— С другой стороны, почему бы мне не сказать все, что ты пожелаешь, сразу, чтобы ты меньше трудился, — торопливо предложил Лафайет. — С чего мне начинать? С того, как я прибыл на вершину мельницы две недели назад? Или мне пойти еще дальше и рассказать, как я жил припеваючи, имел все, что только может иметь нормальный человек, а мне этого было недостаточно, или…

— Эй, подожди, приятель!

Стонруб понизил голос, нервно оглядываясь по сторонам.

— Что это ты делаешь, хочешь, чтобы я лишился работы?

— Ничего подобного. Просто сегодня вечером я в разговорчивом настроении.

— Сейчас утро. Эх, приятель, совсем ты перестал соображать, что к чему.

— Ну, да неважно, утро или вечер, мне лично хочется сейчас говорить день и ночь. Итак, как я уже говорил…

— Шшш!

ДИС приложил толстый палец к выпяченным губам.

— У тебя нет сердца! Ты хочешь лишить меня лучшего поста среди герцогских вакансий? Да если ты начнешь все выкладывать до того, как я и одним крючком тебя не тронул, то кое у кого возникнет идея о сокращении штатов. А я уже слишком стар, приятель, чтобы переквалифицироваться. Так что, будь другом, помолчи немного, ладно?

— Я… я вот что тебе скажу, — предложил Лафайет, глядя на дымящиеся щипцы в волосатой руке Стонруба. — Ты на несколько минут отойди в сторону и отложи свои железки, пока я не проделаю несколько упражнений йоги, чтобы оценить твою виртуозность. А я попытаюсь на время придержать язык.

— Вот уж что благородно, то благородно. Спасибо, друг.

— Не стоит благодарности, Стонруб. Всегда рад помочь. Кстати, ты знаешь хоть что-нибудь о молодой леди, которая прибыла в замок со мной вместе?

— О ней? Ну, конечно, знаю. Послушай, если ее малость отмыть, это будет лакомый кусочек, верно? Мне кажется, я видел, как ребята передавали ее домоправительнице. По-моему, твой друг принц Крупкин хочет подзаняться с ней отдельно.

Стонруб подмигнул.

— Крыса, — яростно выдавил Лафайет сквозь сжатые зубы. — Стонруб, ты ведь вроде бы честный человек, неужели ты собираешься спокойно смотреть, как этот жулик действует через твою голову ради своих грязных планов?

ДИС вздохнул.

— Эх, повидал я на своем веку этот идеализм. Вы, юноши, считаете, что весь мир можно вылечить от болезней. Но когда стареешь, так понимаешь, что все это не просто. Вот я, например, просто предпочитаю гордиться своей профессией искусного техника. Я всю душу в работу вкладываю, чтобы потом нечего было стыдиться. И чтобы люди смотрели на дело моих рук, а я мог при этом стоять с гордо поднятой головой. Ясно? И уж раз об этом зашла речь, то не пора ли нам начинать — старикан Родольфо может появиться здесь в любую минуту, чтобы проверить, как продвигаются дела…