— Я всего лишь научный сотрудник, — сказала Мирра гордо.

— Вы знаете, моя дорогая, кем был Ульфила?

— Еписко… то есть, церковником.

— Для начала, он не был готом.

— Значит, это правда, что он принадлежал к эксплуатируемому большинству?

— Ну… если считать пленных, которые освоились среди своих победителей, эксплуатиру… тьфу, ну и лексика у вас, моя дорогая! В общем, он действительно был урожденный каппадокиец. Покидая младенчество свое и переходя в детский возраст, он учился говорить и тогда освоил именно греческий, а не готский. Готскому учился потом, уже вне родительского дома.

— И что с того?

— А то, что каппадокийский греческий, моя дорогая, — это было нечто ужасное. У настоящих греков судороги делались, когда они слышали каппадокийца. Эти белые сирийцы… вы знаете, что каппадокийцев называли белыми сирийцами?

— Знаю, — сказала Мирра. — Об этом есть у Брокгауза и Эфрона.

Дьявол поглядел на нее с нежностью.

— Умница. Так вот, каппадокийцы не различали долгие и краткие гласные. Лепили все подряд. — Он помолчал и с торжеством заключил: — Ульфила создал грамматику под свое собственное ужасное каппадокийское произношение. А вы тут голову ломаете.

Мирра взвизгнула и повисла у дьявола на шее.

Он отечески похлопал ее по спине.

— Ладно, будет вам. Можете включить мою гипотезу в вашу книгу.

Она затрясла головой.

— Вы что? Я же не могу присвоить себе чужое открытие. Вы должны пойти со мной… Вы должны написать… Вы…

Он отстранился.

— Мирра. Вы забыли одну маленькую деталь. Я — дьявол.

— Это чертовски осложняет дело, — согласилась Мирра.

Дьявол склонил голову набок.