— Надо. Атта аттинс.

Так. Теперь в доме вводится культ поклонения предкам. Так сказать, перманентная родительская суббота. Еще не хватало перед портретом девкиного аттилы поклоны бить. Или плясать. С копьем и в юбке из листьев.

— Слышь, Лантхильд. Ты ведь не заставишь меня… — Сигизмунд собрался с мыслями. — Твоему батьке поклоны бить… а?

Девка посмотрела на Сигизмунда, по-птичьи дернув головой. И направилась к нему, целеустремленно, как робот-трансформер. Устремила на него палец.

— У нааст ут проблеем, — высказалась она, в точности копируя монотонную интонацию синхронного перевода.

Боже! Откуда она этого набралась? Нет чтобы что-нибудь приличное выучить. Полезное. Жизненное.

— Да нет у нас проблем, — сказал Сигизмунд. — Сядь, Лантхильд. И насладись беспроблемьем. Расскажи мне что-нибудь интересное.

Усадить Лантхильду было трудно — разошлась, разгулялась. Расхаживала взад-вперед с рюмочкой, то и дело прикладываясь, и разглагольствовала. Употреблялись уже знакомые слова «гайтс», «двало Наталья», «милокс», «годиск-квино», «тиви», «квино» как таковая. Значительно больше было незнакомых слов. В принципе, Сигизмунд догадывался, что девка осуждает его образ жизни. Выпила и решила поговорить начистоту.

Помаргивала разноцветными огнями елка. Торжественно мерцала матовая бутылка с золотой этикеткой. Золотом Нибелунгов глядела стопочка с каплей коньяка на дне.

Лантхильда с распущенными волосами, разрумянившаяся, стояла спиной к Сигизмунду, глядя на дедову фотографию. И говорила, говорила…

За окном трещало и взрывалось — там баловались пиротехникой. Откушали, послушали разные глупости по ого, «Песни о главном-2» — и выбежали утрамбовать в желудке трапезу.

Сигизмунду было странно. Вот сидит он под новогодней елкой, употребляет «Реми Мартен», который берег для доброго вечера с хорошим другом. Сидит наедине с человеком, которого избрал для распития заветной бутылки.

Сигизмунду хотелось бы все это высказать, объяснить. И о елке, и о коньяке, и о добром, единственном вечере. Но начнет он говорить — и будет Лантхильде его речь казаться чужой и непонятной. Только и поймет, что о чем-то важном ей говорят. А о чем…

— Лантхильд! — прервал девку Сигизмунд.

Она обернулась. По правой щеке гуляют разноцветные огни.

— Еще?

Она поняла. Кивнула. Сигизмунд наполнил рюмочки.

— Драастис, — сказала Лантхильда, видимо, желая сказать «мерси».

— Нии «драастис», — поправил Сигизмунд. — Мерсии.

Это она усвоила мгновенно.