Я вышел на берег и припал коленями к границе, желая приласкать крошечные, округлые кусочки знаний, омытые до мягкого зеленоватого сияния. Краешком глаза я наблюдал за приближающейся женщиной-ребенком, беспомощно предчувствуя грядущий, необратимый миг.

Но отступать было некуда.

– Это тебя зовут Пилигрим? – спросило дитя, и голосок ее был едва слышен поверх шороха моря.

– Да, некоторые именуют меня так. Но ответь: кем ты была?

Возможно, она являла призрак векторной истории, явившийся благодаря некоей лепте, дарованной мной сердито сверкающему морю, – например, отшелушившийся кусочек кожи, за годы странствий причудливо украшенный силами, что находились за пределами понимания простого Ремонтника.

– Я не просто была, я до сих пор есть, хотя у меня нет законченного имени. Шеняне завещали меня человеку, которого я зову Отцом. Он собрал меня из частей моря, как вот эти кусочки на берегу, и помог облечь их в тот образ, который ты сейчас видишь.

– Ты человек? – спросил я.

– В основном. Отец объявил меня восходящей к расе Gens Simia по линии Дев.

Впрочем, черты ее не вполне устоялись. В ней просматривалось множество грациозных возможностей, хотя ее не раздражала и не смущала такая сложность.

– Как нам следует представиться друг другу?

– У меня есть шенянское наименование, хотя оно немногим лучше полной безымянности.

– Кто ты еще помимо человека? – спросил я, стараясь тоном смягчить свою дерзость.

– Не знаю. Полибибл уверяет, что во мне содержатся элементы сил, которые некогда помогли скроить творение и увязать его противоречия. Шеняне отыскали их, собрали и поместили в это море, а Отец впоследствии заново открыл их и придал нужный облик. Как удалось ему вместить так много громадных идей в столь небольшую форму, я не знаю. А ты их видишь?

– Не могу сказать, что ясно вижу что-либо или кого-либо.

Она приняла целеустремленный вид – контуры ее заострились, – после чего принялась расти, поднявшись над векторным морем так высоко, что в несколько раз превзошла мой рост.

Я смотрел ввысь, очарованный этой пространственно-метрической наивностью.

– Должно быть, приятно чувствовать себя столь важной, являясь ковчегом славы творения, – пошутил я, щуря глаза на слепящий свет кольцевидного солнца.

– По большей части я вообще ничего не чувствую, – призналась она. – Хотя порой теряю контроль и пытаюсь исправить те или иные вещи, или привнести логику – скорректировать. По достижении зрелости я смогу управлять собой и приму надежный, твердый облик, подобный твоему. Наверное. Твоя форма приятна на вид. Так сказал Полибибл.