Уот протянул Мудрейшему ладонь. Мятые крылья со стертой пыльцой. Шаман вздрогнул.

— Я видел это уже. Сегодня. Синекожий Гоблин показал ее мне и сказал… сказал…

— Это мой дар Солнцу.

— Хорошо, — Мудрейший справился с собой, и голос его обрел обычную твердость. — Костры ждут. Идите.

Глеб передал свое — трофейное! — копье Уоту, осторожно снял с плеча тело Аута, положил на траву. Тотчас рядом появились гоблины, знакомые и не очень, сгрудились кругом, забормотали что-то. Склоняясь к трупу, касались его ладонями, гладили. Стали понемногу оттеснять человека…

— Они просят защиты, — сказал шаман, заметив нерешительность Двуживущего. — Теперь Аут намного могущественней, чем я. Странно, правда? Мертвый стал могущественней живого… Торопись, Солнце скоро уйдет…

Глеб, не обращая внимания на тянущиеся отовсюду руки, поднял труп и шагнул в толпу гоблинов. Перед ним расступились.

Бушующее пламя жертвенного костра опалило лицо, от жара затрещали волосы. Но Глеб сделал еще шаг, и еще: ближе, и ближе — уже почти в упор, уже задыхаясь, превозмогая нестерпимое пекло. Он знал, что все гоблины сейчас следят за ним. И он хотел им доказать, что… Что?.. Что человек может приблизиться к пламени, не отворачивая лица? Не боясь вспыхнуть живым факелом?

Глеб швырнул легкое, будто бы высохшее тело Аута в огонь. Кинул точно в пылающее жерло сложенного из бревен сруба. И торопливо отошел прочь, в прохладу и свежесть опускающегося на лес вечера.

Взметнулись в небо искры, словно рой потревоженных насекомых. Запахло горелым мясом. И через минуту потек вверх плотный черный дым.

До смерти уставший Глеб, не оглядываясь, уходил. Он спешил к своему шалашу, в свой дом, в свой маленький мирок. Сейчас он хотел только одного. Он хотел одиночества.

Первое убийство в этой жизни. Такое странное, ни на что не похожее. Вроде бы и не убийство вовсе…

Гоблины, задрав головы, смотрели на кроны деревьев, туда, где застревал и мешался с подступающей темнотой дым от жертвенных костров.

— Солнце приняло жертвы! — провозгласил Мудрейший.

Праздник Большой Охоты закончился.

8

Быстро летели дни.

Их нельзя было назвать однообразными, хотя, в большинстве своем, они и походили друг на друга. Но каждый день приносил что-то новое — какое-то знание, открытие, откровение, что-нибудь о привычках гоблинов, какая-то необычная легенда, примета, поговорка. Все в новинку, все в радость. Должно быть, так маленькие дети открывают для себя мир. Каждую свою находку приветствуют ликующим криком, следят за ней широко открытыми глазами — за суетой муравьев на хвойной куче муравейника, за неровным танцем бабочек, за шевелением сердитой пчелы в сердце цветка… Сперва они видят только то, что находится под носом, на расстоянии протянутой руки. То, что можно схватить, сжать в пальцах, не знающих своей силы, сунуть в рот. А затем, познав близкую вселенную, тянутся дальше и замечают тогда и вечно меняющееся небо, и бег ветра по высокой траве равнин, и волшебное мерцание звезд, рассыпанных по ночному бархату. Не видят они лишь одного — обыденности. Это у них еще впереди… Пока же каждый день для них бесконечен, каждое утро — начало новой жизни. А сон — сама смерть. И не потому ли дети отказываются ложиться спать, когда их укладывают заботливые родители — капризничают, плачут? Ведь никто не хочет умирать, покидать жизнь, полную таких ярких картин. Пусть даже на мгновение, на час, на ночь… Это только усталые древние старики, повидавшие все в своей жизни, готовы к уходу, и ждут его, зовут, требуя отдыха в вечной тьме. Только там их ждет еще неизведанное. Только там — за гранью жизни…