У Горбуна екнуло сердце. Он остановился и медленно развернулся к чавкающим гостям.

— Да?

— Разбуди нас завтра с восходом солнца.

— Хорошо, господин, — сказал Горбун и плотно закрыл за собой дверь. Стукнул задвигаемый изнутри засов. Горбун тихо постоял возле двери, прислушиваясь, но больше ничего не услышал и, разочарованный, пошел ругаться с супругой.

Жены на кухне не было. Не было ее и в кладовке, и в большой гостиной, и в их спальне. С огарком в руке Сир долго бродил по внезапно опустевшему затихшему дому, задумчиво почесывая щетинистый подбородок и заглядывая во все углы, за мебель, под столы и даже зачем-то в крысиные лазы. Наконец, ему надоело играть в прятки. Обеспокоенно крутя головой, он встал посреди комнаты, зло пробормотал:

— Куда запропастилась, дура?

И жена незамедлительно откликнулась:

— Эй, старый пень! Иди сюда.

— Где ты шлялась…

— Там еще один. — Жена стояла на пороге дома, поглядывала назад. — Помоги затащить.

— Чего… — хотел было спросить Горбун, но женщина уже скрылась в вечернем сумраке, оставив дверь открытой. С улицы тянуло сквозняком, и у Сира тотчас разболелась спина.

Ругаясь вполголоса, чтоб не помешать постояльцам, Горбун вышел из дома. Над темными холмами проявлялись первые звезды, и растущая луна своей изъеденной нижней кромкой касалась линии горизонта. Горбун плюнул в ее сторону и испугано шарахнулся — кто-то коснулся его руки.

— Это я, дурак. Помоги.

Жена волокла по земле нечто темное, бесформенное, похожее на мешок картошки.

— Чего там у тебя? — Горбун нагнулся посмотреть. Мешок пошевелился и слабо застонал.

— К цыплятам заполз. Полумертвый, а пику свою не выпускает. Я уж отнять хотела — не дает. Ворчит что-то…

— Ну давай его на свет, что ли. Думаешь он с этими?

Они втащили бесчувственного человека в дом, проволокли его на кухню, положили возле очага и долго разглядывали.

— Нет, он не из этих, — произнес, наконец, Горбун. Он расстегнул, расшнуровал потрепанную кожаную куртку, что была на чужаке, залез во внутренний карман, долго там что-то щупал, затем вздохнул и резюмировал:

— Оборванец какой-то. Ни единой монетки. Может, ну его? На улицу?