— Должно быть, здесь красиво весной, — сказал Глеб.

— Да, — ответил старик, обернувшись. — Очень. Все бело и пахнет так, что голова кружится…

Внутри было тихо и прохладно.

— Все самому приходиться делать, — поделился старик, накрывая на стол. — Но живу неплохо, деньги у меня есть. Люди приходят, смотрят, как я за могилками ухаживаю, благодарят, монетку-другую дают. Просят к кому-то повнимательней отнестись… Хорошо живу. Одно плохо — поговорить не с кем. Скучаю я. Иной раз начнешь сам с собой разговаривать, но много ли себе наговоришь?..

Они поели. Истосковавшийся по общению сторож все рассказывал какие-то случаи из своей жизни, все больше про похороны. Делился наблюдениями. Глеб с интересом слушал, иногда поглядывая в окно. Там, за стеклом, за ветками сирени, за железными прутьями кладбищенской ограды ходили люди. Они были по обыкновению шумны и суетливы, но стоило кому-то войти в ворота, ступить на освященную землю, под сень деревьев, как он смолкал и уходил в себя… Ни одного Двуживущего среди этих людей Глеб не заметил.

— Часто ли сюда приходят Двуживущие? — поинтересовался он.

— Очень редко, — ответил старик. — Почти никогда. Что им здесь делать?..

Спать легли рано, еще засветло. Глеб улегся на полу, на старом матрасе, хотя сторож и уговаривал его занять кровать.

Всю ночь старик беспокойно ворочался, бормотал что-то, словно продолжал беседовать со своим гостем. Несколько раз вставал, подходил к Двуживущему, заботливо поправлял одеяло.

Глеб безмятежно спал…

9

Он поднялся с восходом солнца.

Старик уже гремел посудой в закутке кухни.

— Я не буду есть, спасибо, — сказал Глеб.

— Почему? — Сторож, кажется, огорчился.

— Мне надо спешить. Спасибо за ночлег, я пойду.

Глеб незаметно положил золотую монетку на угол стола и вышел на улицу. Старик поспешил за ним, босой, растрепанный со сна. Остановился на пороге, наполовину высунувшись в проем двери.

Листья сирени, похожие на сердечки, вырезанные из зеленой вощеной бумаги, покрылись капельками росы. Солнце еще не поднялось над городской стеной, и густая тень закрывала всю видную отсюда часть города.

— До свидания, господин, — попрощался кладбищенский сторож. И Глеба позабавила мрачная неоднозначность этих обычных, вроде бы, слов. Он обернулся, поднял руку.

— Прощай.