— Фух, — искренне сказал я. — Слава богу, а то знаешь… Мне нравится Алинда, но, всё-таки — общаться с Богами — как-то стрёмно!

— Я тоже испугалась, — призналась девушка.

— Испугалась? Чего?

— Ну, раньше ведь Алинда иногда говорила через меня — но это было совсем недолго. А теперь… теперь я будто исчезла, растворилась, пропала.

— Алинда не причинила бы тебе вреда.

— Да, — улыбнулась она. — Я знаю. Прости, я такая трусиха!

— Ну что, — улыбнулся я ей в ответ. — Идём?

Мирра судорожно кусала губы.

А затем вдруг порывисто ухватила меня за руку:

— Саш, погоди, не уходи… я тут подумала… ты ведь мне обещал!

И, посмотрев в её глаза — я понял, о чём она.

Да, не было места в Алинде, чтобы сделать это — более подходящего, чем этот храм. Храм жизни, любви, бесконечно пронизывающего света — чистого, прощающего, всепроникающего. Воспевающего жизнь и любовь в любом её проявлении.

— Ладно, — улыбнулся я.

Мирра робко переступила ногами и развязала шнурок на шее — платье, тихо зашуршав, упало к её ногам. Она стояла, абсолютно нагая, в золотистом свете падающего солнца, щебете птиц, среди разрухи и красоты древнего храма. Лианы свешивались через дыры в куполе, будто длинные верёвки; фиолетовые ветви шептали что-то в тишине. Пижма и медуница росла через трещины в полу. В её каштановых огоньках солнце зажигало золотые огоньки; розоватая стыдливость кожи, румянец на щеках, маленькие тёмные сосочки — она казалась робкой, испуганной ланью, представшей перед Охотником.

И я молча возложил её на алтарь.

Жертвы Алинде приносятся не так, как другим богам.

Наверняка, ей было не слишком удобно: сучки, веточки, куски коры, камешки и мелкий сор впивался в её атласно-гладкую кожу, в попку и спину, но она молчала. На миг мне показалось, что сама Алинда смотрит на нас с небес — и хотя здесь не было изваяний, но я будто видел её лик, улыбающийся мудрыми и беспечальными глазами.

Мирра тяжело дышала.