Она прикрыла глаза.

— Саш, я…

— Ничего не говори, — попросил я.

А затем вдруг зазвучала музыка.

Деревья что-то шептали, и на нас падала золотая пыль и листья, лилово-синие в свете солнца. В этом было странное волшебство. Странное, забытое очарование — словно мелодия неслышной, неземной музыки, словно поцелуи невидимых богинь… Огромные глаза Мирры, большие, влажные и глубокие — смотрели на меня. Они сверкали, как яркие тёмные звёзды, окаймлённые бархатом чёрных ресниц. Она была прекрасна. Я не говорю о красоте черт; это было нечто неуловимое, необъяснимое сочетание, придающее сияющую силу совершенства, окрашенную едва заметной ноткой диссонанса. Словно далёкая и недоступная богиня горячих звёзд, но в то же время — земная, желанная и прекрасная. От её близости сильно забилось сердце.

Её грудь вздымалась и опадала.

— Скорей, — шепнула Мирра. — Умоляю.

И я послушался её.

Положил руку на её бёдра, лаская и оглаживая их, касаясь своими шероховатыми ладонями этого неземного бархатистого совершенства, замирая от восторга и желания — будто электрический ток от этого касания. А затем Мирра сама выпрямилась, обхватила меня за шею — и привлекла к себе и сама прижалась ко мне. Я слышал стук её сердца и чувствовал трепет тела. Я был немного выше её — но ненамного… и она, вся дрожа и задыхаясь, заглянув мне в глаза своими тёмными звёздами, поцеловала… Я помню её губы цвета мёда и вкуса миндаля.

Казалось, мир взорвался и исчез, растворившись в сиянии.

Я помню лишь потоки света, и бесконечное блаженство, и вкус этих губ.

Её тело трепетало — и всё потеряло всякое значение.

Осталась лишь она и я, и листья, падающие с небес.

Они душистым покрывалом ложились на нас, дразнили и целовали наши щёки, ложились и трепетали у нас на плечах. Запутывались в её волосах, украшая их, словно тиара. И она вся была ароматной и пряной, подобной мускусу и имбирю, и иланг-илангу, и губы её, цвета тёмной бронзы — пылали, как огненные вулканы Пайконга… А тело подобно алому огню. Он сжимал меня, и будоражил, и растворял в себе. И не было слов, и не было в них нужды. Мы возлегли на алтарь, как будто вечная жертва, и приношением был наш огонь, тот огонь, что пылал в нас самих. Мы не были людьми. Мы были словно вечный бог и богиня, воплощение мужского и женского начала, творение и разрушение, любовь и созидание, что вечно пляшут в прекрасном танце жизни.

Танец созидающего и разрушающего огня.

Её тело дрожало и пылало.

А над нами кружились и танцевали синие листья…

Я пил дыхание её уст, словно оно могло напоить меня, и оно пьянило, словно самый чудесный эльфийский нектар. И стук её сердца был подобен бою боевых барабанов, и подобен ударам боевых топоров о щиты, что пронзает их и раскалывает до основания. И эти удары проникали мне в самое сердце. Она лежала на холодном камне, и её укрывало одеяло из листьев и цветов.