Я широко улыбнулся.

— Во-первых, сейчас проходит Вальпургиева Ночь. Это не место для того, чтобы бросаться такими пошлыми словами, как наказание или штраф.

Люди вокруг меня пришли в движение. Они скорее всего и не предполагали, что человек, которого только что обвиняли, проявит такую вежливость. На всех них было одно и тоже выражение удивления. Я же, напротив, едва увидел самоубийство гоблина, был спокоен как никогда.

Я не хотел становиться тем сортом людей, которые постоянно оговорят о «признании» и «уважении». Но я думал признать гоблина Торукеля. Я решил уважать его волю. Тогда, я должен подкрепить свои мысли действиями.

Простить здесь Пеймон, без сомнения, было политически опасным решением. В политическом мире, одного только факта, что вы враги, достаточно для того, чтобы продолжать предпринимать враждебные действия. Сегодня, несмотря на правду, отношения между мной и Пеймон, совершенно точно стали «враждебными». Чтобы претворить их в другой вид, возможно потребуется огромное количество утомительной работы. А может, это и вовсе невозможно.

Вот, что такое уважение.

Отстаивать слова другого, даже если ради этого придется самому получить вред.

Уверен, я не стал бы переживать, даже если бы мне пришлось пройти через тяготы и невзгоды, отстаивая честь другого.

Если бы за основу своих суждений я взял бы чувство справедливости своей второй младшей сестры, то я бы оказался под началом дьявольского мозга.

Если бы за основу своих суждений я взял бы свое чувство справедливости, то я бы стал образцовым студентом, знающим этикет.

— Благородный Марбас. Все, чего я бы сегодня хотел, это всего лишь стакан теплого медового вина.

[1. Простить Пеймон.] [2. Наказать Пеймон.]

[1. Простить Пеймон.]

[2. Наказать Пеймон.]

Как только я закончил говорить, окно растаяло.