Дом Мирошниковой особым убранством и новизной не отличается. Покосившийся забор, прошлогодняя сухая трава стоит в огороде по пояс, Крыша с одной стороны у дома зияет приличной дырой. Одно из окон заколочено. Полное ощущение, что дом заброшен, но интерфейс твердит мне обратное. Четко показывает яркую зеленую пульсирующую точку в тридцати метрах от меня, в этой вот развалюхе.

Я ничего умнее не придумала, как запаковать посылку с адресом Мирошниковой, и сказать, что якобы ей просили передать, главное добиться зрительного контакта, а там уж буду думать по ходу дела.

Аккуратно отодвигаю калитку, держащуюся на одной петле, и захожу во двор. Маша предпочла подождать меня на улице. Набираюсь смелости и стучу в дверь. Нет ответа. Стучу сильнее, со скрипом дверь приоткрывается. Что-то жутковато, как в фильме ужасов. Проверяю интерфейс — Татьяна точно жива. Еще не хватало найти чей-то хладный труп. Распахиваю дверь и вхожу помещение.

В нос бьет резкий запах мочи, перегара, грязи и пота. Закрываю рот рукой, чтобы сдержать рвотные позывы. Ну да, не труп, но близко к этому. Татьяна Мирошникова валяется на панцирной койки в глубоком высокоградусном забытье. О чем говорят валяющиеся повсюду пустые бутылки. По углам комнаты тонны мусора, который, похоже копился в течение многих месяцев или даже лет.

Слышу хриплый стон из соседней комнаты:

— Танька, ты очухалась? Принеси мне пива, — голос настолько грубый, что непонятно мужчина это говорит, или женщина.

Любопытство пересиливает, аккуратно заглядываю в соседнюю комнату, которая по «чистоте» своей, как брат-близнец, похожа на первую. На затертом, замшелом диване лежит гора тряпья — видимо компаньон(ка) по уничтожению выпивки.

Не выдерживаю больше. Выбегаю на улицу. Все равно ничего от нее не добьюсь. Там, похоже, праздник надолго затянулся. Отдышавшись на крыльце, подхожу к Маше, спрашивая совета: «Что делать?»

Маша, оценив мой вид беглым взглядом, морщится:

— Все понятно. От тебя этим смрадом за километр теперь несет. Пошли, я знаю, кто нам все расскажет, — направляется вглубь деревни, побуждая идти за ней.

Давненько я такого не видела, но подобные картины, болезненным отпечатком застывшие в памяти, останутся со мной навсегда. У отца есть сестра-алкоголичка, а может уже и нет ее на этом свете, пропала она лет десять назад. Ох, и попила же она кровушки родителям. Сколько боли за родного тебе человека, сколько было пролито слез и произнесено пустых обещаний. Но змий манил и искушал своим ядом, несколько раз даже вытаскивали мы ее с «того света». Хорошо хоть спилась она, когда сын ее был уже взрослым и жил собственной жизнью.