Ведьма заставила себя усмехнуться – на большее просто не оставалось сил. Она тоже не сводила глаз с инквизитора – мерзкого толстого старика с длинной бородой и волосами, заплетенными в косу. Кларисса старалась смотреть только на него, хотя в каменном коробе пыточной стояли еще трое, и больше всего боялась, что ее взгляд соскользнет на того, из-за кого она оказалась здесь. Тогда бы ведьма точно не выдержала – вся боль, которую она вытерпела за три с лишним недели в инквизиторской тюрьме, прорвалась бы наружу потоком горьких слез.

«Предатель… – чувствуя, что готова в очередной – сотый или уже тысячный? – раз сдаться, уступить слабости, Кларисса попыталась вновь разжечь внутри огонь ненависти. – Стал таким же, как и все они… Впрочем, неудивительно, за столько-то лет».

Долгожданная встреча, на которую Кларисса решилась еще в роскошной норе Зеррлайда, обернулась кошмаром. Миерруан пришел не один, и ее схватили. Парализовали магией и доставили сюда – в небольшой холодный зал, выложенный камнем, с крошечным оконцем, начерченным на полу Пленяющим Кругом и клеткой, в которой урчал от голода Фаринкс. Жуткая тварь, похожая на многолапого оборотня с четырьмя витыми рогами на громадной башке, желала только одного – добраться до лакомого куска живой плоти, неподвижно лежащего буквально в десяти шагах. Но мешала передняя стенка крошечной камеры, в которой сидел монстр, представляющая собой решетку из толстых прутьев, которая могла подняться лишь в одном случае: если Кларисса уснет. Поэтому ведьма уже больше двадцати дней не смыкала глаз. Инквизиторы называли это «пыткой бессонницей», и заканчивалась она всегда одинаково – гибелью пытаемого в когтях и зубах Фаринкса. А то, как скоро это случится, зависело от способности пленника противостоять сну.