Радости в его голосе было меньше, чем в похоронном венке.
– Чему радуемся?
– Я обезраблен. – Марк поднял голову. Под глазами молодого офицера залегли густые тени. – У меня больше нет рабов.
– Заклейми новых, – посоветовал Тумидус, прежде чем понял, о чем идет речь. – Стой! Ты обезраблен? Ну да, конечно…
Ты кретин, уведомил он самого себя. Прими и распишись. Нет, хуже – ты подонок. Папу спасал? Спасал. Марка на спасение подписал? Подписал. Ты припахал мальчика в коллант, а что случается с нами, помпилианцами, в коллантах? Ты так увлекся его баснями про
– У меня больше нет рабов, – повторил Марк, делая глоток. Пиво потекло ему на грудь. Это случилось не в первый раз, китель был мокрым насквозь. – Великий Космос, я уже и не надеялся. Дядя, я твой должник. Прикажи мне залезть на парапет и прыгнуть вниз – прыгну, клянусь мамой, прыгну…
Бред, отметил Тумидус. У мальчика пьяный бред. Или это у меня пьяный бред?! Он представил всех рабов Марка, собранных в одном месте. Вот мальчик взлетает в космос, поводки, связывающие его с рабами, натягиваются, рвутся… В разыгравшемся воображении консуляр-трибуна рабы, получившие свободу, благодарно махали Марку платочками. Чепуха, какие платочки? Рабов сразу же перехватили надсмотрщики, распределили по другим хозяевам. Это накатанная схема в случае смерти хозяина… Смерть? Неужели каждый взлет антиса, индивидуального или коллективного, – своего рода смерть? Тогда получается, что каждое возвращение из волны в материю – своего рода рождение?
Метафизика. Будь ты проклята, метафизика!
– Никуда не лезь. – Он кивком поблагодарил бармена, принесшего коктейль, и вторым кивком отправил бармена прочь, за стойку. – Никуда не прыгай. Марк, давай по порядку. Ты обезраблен?
– Да.
– Это точно?
– Точней не бывает.
– Ты пьешь из-за этого?
– Да.
– На радостях?
– Да.
– Это сарказм?
– Нет.
– Выпьем?