Гостья не выдала себя ни единым звуком, но знала, что её госпоже доступно более глубокое зрение чем ей. Поэтому она опустилась на колено прижав руку к груди и опустив голову. Тёмное плотное платье зашелестело по полу.
— Домина, — голос вошедшей был резким и грубым, почти лающим, словно слова давались женщине с трудом.
— Вчера приходила Висентия, — сказала женщина в белом, не оборачиваясь и не прерывая своей работы, — Её маленькие птички прилетели к нам с севера, неся тревожные вести. Наша дорогая Иллая возможно сбилась со своего пути. Возможно, стоит ей напомнить, кому она служит. Мягко и ненавязчиво напомнить.
Женщина осмотрела куст со всех сторон и осторожно отрезала выбивающийся из композиции листик.
— Наша госпожа желает, чтобы ты отправилась на север и проследила за ней. Не попадайся на глаза и не верши самоуправства, но, если всё же окажется, что подозрения Висентии оправданы… «Смирение есть благо, но трусость есть грех. Тот, кто не вырывает сорняки без всякой жалости, будет голодать, когда придёт зима».
Бенедикта резко щёлкнула ножницами и крупный бутон розы упал на стол, отрезанный под самой чашкой.
— Я поняла. Домина.
— Тогда отправляйся, дитя. И возьми с собой своих… дочерей. Думаю, Ребрайвана им понравится.
Гостья впервые подняла голову и улыбнулась. В её пасти сверкнули острые клыки, а в жёлтых глазах светился голод.
— Благодарю. Домина. Мы не подведём. Великую мать.
— Знаю. Иди.