«Ззынь» – напомнила о себе шкатулка. Девушка сунула ее в карман, и коробочка глухо стукнула, упав на пистолет.

Нужно было уходить – Элоиза понимала, что скоро во дворе будет полно зевак, а потом и полицейских. Ее могут арестовать за убийство мастера, ведь «Дерринджер» все еще в кармане. Выбросить оружие? Оставить его на крыше? Тогда подумают, что храбрая цветочница из последних сил застрелила своего убийцу…

Эта мысль ободрила Элоизу. Она направилась к окну, собираясь выбраться на карниз, но услышала:

– Здесь она жила, нанимала у меня комнату. Вон ту! Да нет, там, где окошко открытое.

И прижалась к стене, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

– Если вы комнату нанять хотите, так я покажу, а если только глаза пялить, так пусть сначала легавые смотрят, – ругалась с кем-то миссис Фрис.

Каждая минута промедления могла стоить свободы. Элоиза залезла под кровать и, проклиная свою чистоплотность, провела ладонями по полу, надеясь собрать достаточно пыли. Мазнула сажей с донышка чайника по щеке – по счастью, его она собиралась вычистить только завтра.

«И куда ты побежишь? – осведомился внутренний голос. – Едва ли ты сумеешь спрятаться от полиции, если уже завтра Элиза Дулитл будет…»

– Во всех газетах Лондона, – проговорила Элоиза вслух, и опустилась на пол, закрыв лицо руками. – Лондона… Но не Оксфорда!

Мысленно прося прощение за дурной поступок, она вынула из верхнего ящика комода платок с их с Элизой накоплениями, спрятала за корсажем, приколола наспех матросскую шляпку из черной соломки и выбежала на лестницу, надеясь успеть скрыться, пока к собравшейся за углом толпе не присоединились полицейские.

Элоиза, девица весьма начитанная, пользовавшаяся известностью в мире богемы, приятельница крупных художников, нарядная, изящная, очаровательная, была умнее, чем бывают обычно прима-балерины.

– Вы просто великолепны, мисс Элиза! Профессор, она делает просто поразительные успехи! Каких-то три месяца – и вы изъясняетесь как истинная леди! – Мистер Шоу в волнении прохаживался по небольшой гостиной Генри Суита.

– О, Джордж, не хвалите эту бестолковую девчонку. Вы слышали сегодня это ее гнусное «э» – словно кто-то наступил на лягушку. «Э», – не поднимая глаз от бумаг, повторил профессор, смакуя мерзостность произнесения, заметную ему одному. – «Э-э».

Суит сидел за столом, подписывая рождественские открытки. Он писал их во множестве к каждому празднику, используя свое фонетическое письмо, и Элоиза, с трудом получив на то одобрение своего сурового наставника, аккуратным летящим почерком добавляла к написанному подстрочник. Скрывать, что она обучена чтению и письму, получилось недолго. Уже через три недели профессор застал ее с анатомическим атласом в руках и выбранил за то, что читает всякую чушь вместо занятий по фонетике. Элоиза кротко согласилась выбросить «эту гадость», тем более что профессор, по счастью, забыл поинтересоваться, откуда, собственно, «гадость» взялась.