Чуть позже к влажному запаху полей примешивается бодрящий аромат угля и сосновых дров – это готовится незамысловатый солдатский завтрак. Лязгают печные заслонки полевых кухонь – самых лучших полевых кухонь в мире, если верить королевской пропаганде, к быстро светлеющему небу поднимаются вертикальные столбы сизого дыма, а в окопах начинают шевелиться темно-коричневые фигурки. Все только коричневое и черное: солдатская форма, земля, трубы штабных землянок, закопченные коробки паровых танков, мокрые от росы дула дальнобойных орудий и даже «сосиска» дирижабля-наблюдателя в небе черна, как кусок угля.

Скребут ложки по тарелкам, а то и просто по внутренней поверхности касок; тихо ржут лошади – почти вся королевская кавалерия полегла под пулеметным огнем или была перемолота бронемашинами Рейха, поэтому оставшийся гужевой транспорт берегут, как зеницу ока и используют только в снабжении и при почтовых пересылках. Звенит инструмент механиков, снующих вокруг разбитых танков – немецкие машины оказались куда крепче и, что самое обидное, гораздо более маневренными. Да, королевские паротанки огромны и величественны, но медлительны и неуклюжи, а вот танки Рейха – быстры и проворны. Но главное: проклятые немцы додумались сделать орудийные башни своих «Панзеров» подвижными и теперь гусеничные крепости – гордость Королевства – уныло скособочившись, скучают у ремонтных палаток.

На первый взгляд все спокойно, но скрытое, подспудное напряжение уже сжимается, подобно виткам гигантской пружины, готовой привести в движение сумасшедшую музыкальную шкатулку войны. Скоро, совсем скоро завизжат пули, снаряды стальным дождем начнут утюжить блиндажи и окопы, небо прорежут хвосты шаровых молний, а над полем поплывут облака зеленого колдовского тумана, от которого не спасают даже защитные маски с угольными фильтрами-коробками. Все это чувствуют, каждым нервом, каждой клеточкой тела – незримый молот, готовый упасть на голову в любую секунду. Сон мигом слетает даже с самых ленивых часовых; в голове разливается холодная аммиачная свежесть, что, подобно шампанскому, ударяет в нос сотнями маленьких пузырьков.

Это – затишье перед бурей.

Так вот сейчас Фигаро не чувствовал ничего подобного. Злость? Да, конечно – он злился на себя и свою интуицию, которая, подобно сторожевой собаке, чуяла вора, но была не в состоянии объяснить, где именно тот спрятался. Еще следователь, разумеется, чувствовал голод – с самого утра он не ел ничего, что мог бы назвать полноценной пищей (для Фигаро это было смерти подобно). Ну и еще страдал от жары: заклятье климат-контроля окончательно превратило территорию Инквизитория в одну большую парилку.