– Па говорит, его много лет назад вышвырнули из работного дома, уж больно он в плохом состоянии. У него крыша поехала, и не черепица-другая, а вся кровля, если вы понимаете, о чем я, – объяснила девушка, постукивая пальцем по виску. Говорила она вполне открыто, как если бы Овцеголов был каким-нибудь неодушевленным предметом, вроде двери или столба, и не мог понять ее слов. Впрочем, слуга в нынешнем своем состоянии тоже не воспринял их смысла: его настолько поглощали собственные проблемы, а сам он поглотил столько горячего грога, что суть объяснений трактирщицы от него ускользнула.

– В том кошмарном темном старом монастыре-тюряге, где я вынужден вкалывать, час за часом, день за днем, не только черепица-другая разболталась, но и кирпичи обваливаются, – сообщил он. – И зачем я только тружусь, спрашивается? Вы посмотрите на мои руки! Хуже, чем у судомойки! – Раздражительный тип предъявил помянутые конечности на всеобщее обозрение. Овцеголов сжал одну из ладоней в своей и хорошенько потряс: видимо, поздоровался.

– Фаллоу, – проговорил слуга, отвечая на рукопожатие.

– Феллоу, – повторил Овцеголов. – Феллоу.

– Не Феллоу, а Фаллоу, – четко повторил слуга. – Джеймс Фаллоу, лакей жуткого старого сквалыги, солтхедского скряги, иначе известного, как мистер Иосия Таск. – Он издевательски отсалютовал чашей и одним глотком опорожнил ее до дна.

– Мистер Таск? Вот дурной человек! Мистер Хэтч и Бластер рассказали Чарли все как есть. Дурной, очень дурной человек.

– Вам-то откуда знать? – возразил Фаллоу, обреченно качая головой. – Нет-нет. Нельзя допускать, чтобы человек так мучился, даже в этом жестоком мире. Старик – ходячий ужас, вот он кто. Ничем ему не угодишь. Не случалось еще такого, чтоб все было в безупречном порядке и чтоб не нашлось, к чему придраться. Вечно он недоволен, старайся – не старайся. Ничем тут не поможешь, а кто и виноват, как не он! Ужас изо дня в день, ужас из ночи в ночь. В мои годы это уж слишком. Да только деться-то некуда, разве что в такой день, как сегодня, когда старикан возьмет да и отлучится из дому. Вы только гляньте на погоду-то! Жуть. Увидел я нынче утром, что он со двора собрался, и сразу понял: надо бы и мне из дома-тюрьмы сбежать, хотя бы на время. Там и дышать-то страх как трудно. Вот я двери и запер, и – бегом через леса и заснеженные поля в «Три шляпы», прочь от уныния и распада. Потому что там – царство уныния и распада, вот оно как.

Лакей вздохнул и с философским видом подпер голову рукой.

– А ценность-то где ж? – переспросил Овцеголов, настойчиво продолжая тему, слугой оставленную. – Вы покажете Чарли ценность, нет? Она минутку-другую натикает?