…Сверху падают кирпичи, по церкви проносится ветер, пламя свечей трепещет, часть из них гаснет. Сыскарь поднимает голову, смотрит туда, где когда-то барабан церкви венчал купол. Теперь там лишь круглая дыра наружу. В эту дыру, словно нехотя, заглядывает ущербная луна, а потом луну перекрывает что-то большое, тёмное, шевелящееся…

…Пол уходит из-под ног. Сыскарь падает на спину. Последнее, что он видит, — это человеческие глаза на звериной морде, глаза, полные жёлтой пылающей ярости, и занесённую над ним мохнатую лапу с длинными острыми, будто отполированными когтями. И тут начинают шататься и рушиться стены…

Эпилог

Эпилог

Отец Николай закончил отпевание и трижды перекрестил воду Иваньковского водохранилища.

Из-за туч выглянуло солнце, рассыпало веером лучи, и они заплясали весёлыми огненными бликами на мелкой волне. Ласковый ветерок пробежал по ветвям растущей рядом ивы, и Сыскарю почудилось в шелесте листвы тихое-тихое «спасибо».

А может, и не почудилось.

Он покосился на стоящего рядом с непокрытой головой кэрдо мулеса, спросил вполголоса:

— Слышал?

— Да, — шёпотом ответил Симай. — Слышал.

— Вот и всё, — сказал отец Николай. — Будем надеяться, их души теперь найдут успокоение. И не только их. Много там оказалось… неотпетых.

— Спасибо тебе, отец Николай. — Симай надел на голову шляпу. — Сразу на душе полегчало. Удивительно всё-таки. Было село Корчёво, стал город, а потом его взяли и затопили. Разве можно так делать? Не по-людски как-то, нет?

— Эх, — сказал отец Николай. — Если б всё в нашем мире делалось по-людски…

После битвы с колдуном Григорием и его тёмными силами прошло десять дней. Почти настало лето.

Сыскарь вытащил сигарету, закурил. В голову вступила тупая противная боль, подкатила тошнота. Он поморщился, бросил сигарету, затоптал.

— Болит? — участливо спросила Ирина.

— Есть маленько.