Холмс снова сжал ее руку и, словно успокаивая, подмигнул, скромно и убеждающе.

— Ведь так? — сказал он. — Разве это не сжигание собак, масок, любви, смерти, цветов? Как вы думаете, разве вам не будет легче, если придется сделать признание, которое уже принято вашей душой?

Да. Для нее это было бы легче, все было бы легче, если бы она пошла на это признание, и Шарон испытала неудержимое стремление, влечение к полному признанию своей вины, и она задыхалась от него, задыхалась, как от рвоты, чувствуя, как оно, это признание, подымается внутри нее.

— Нет, — сказала она, — нет, все было совсем не так. Это все из-за сбоев, вы стараетесь обвинить меня в преступлении, за которое я не несу никакой ответственности. Я не делала этого, — сказала она. — Не делала, не делала.

Но ответ ее был слабым, раздаваясь скорее в ее сознании, и она ощутила властную и непреодолимую силу Холмса и главного техника, которые медленно вели ее к переднему люку.

— Я не хотела этого, — говорила она, — не хотела, хотела не этого; это от ужаса, от темноты, которую я не могла выносить, я не должна была находиться там, этого не должно было произойти или по крайней мере не должно было произойти со мной.

Она продолжала протестовать, пока ее вели по долгим извивающимся коридорам ее сопротивления, вели туда, вели сюда, вели в самые неведомые закоулки, огромные и просторные пустоты неизвестного, невыносимого корабля, выталкивали наконец в то, что должно было быть космосом, в суровое и безукоризненное пространство, в парализующую зимнюю зарю, и чудовищные руки, хватавшиеся за нее, не были уже руками реконструкта Холмса или бездушных техников, но руками самого решительного и властного князя реконструкций и эксгумаций, оправданий и мести; он рвал ее здесь, рвал ее там, дотрагивался до самых внутренних полостей, сравнимых с чернотой между звездами, до самых укромных и потайных ее частей, и все это под взором неумолимого, бледного Холмса, который не мог спасти ее, потому что он — как и корабль, экипаж, груз и весь этот роковой и страшный перелет — был лишен крови и жизни, оставаясь под покровом ночи; реконструкт жизни без следов погибнувших благородства и милосердия.

Роберт Дж. Сойер Вы видите, но вы не наблюдаете

Роберт Дж. Сойер

Вы видите, но вы не наблюдаете

Меня первым перебросили в будущее, до моего компаньона. Во время путешествия во времени я не испытывал никаких неприятных ощущений, за исключением закладывания ушей, что я позже приписал перемене давления. В двадцать первом столетии мой мозг просканировали в целях точного воссоздания обстановки дома номер 221-Б по Бейкер-стрит. Были воспроизведены все детали, о которых я в сознательном состоянии едва бы вспомнил и которые едва бы смог описать, — обои на стенах, медвежья шкура перед камином, плетеный стул и кресло, ведерко для угля, даже вид из окна — все было верным, вплоть до мельчайших деталей.