– Не двигайся, – выговорил фон Вегерхоф хрипло, уже не скрадывая голос, и что-то неведомое, что-то, похожее на внутреннее безмолвное я, подсказало, что приказу этому следует подчиниться – ибо слова эти относились не только к нему.

Сгусток тьмы позади двух неподвижных тел – человеческого и не совсем – вышагнул вперед мягко, беззвучно, точно капля масла, просочившаяся сквозь трещину в кувшине…

– И не подумаю.

В голосе было недовольство, легкая растерянность, не скрываемая даже для видимости злость – вполне людские, явные, что казалась чем-то несообразным, ненастоящим, придуманным…

– И что же здесь происходит?

Разглядеть лицо говорившего в деталях было невозможно – его черты прятали каменный край подвального входа и темнота, не рассеиваемая ничем, кроме слабого отзвука луны, но голос слышался четко.

– Забавный вопрос – в моем городе, – отозвался стриг, не прерывая своего занятия, и лишь затянув повязку, распрямился, глядя на собеседника. – Так вот кто начал гадить на моей территории.

– Твой город? – переспросил тот. – Не знал.

– Представься, – потребовал фон Вегерхоф, и тот, казалось, замялся, колеблясь и мешкая с ответом.

– Арвид, – коротко отозвалась тень, наконец, и, помедлив еще мгновение, кивнула вниз. – Ты убил моего птенца.

– Щенок напал первым.

– В самом деле? – уточнил тот с сомнением и, сделав шаг вперед, присел у неподвижного тела, медленно проведя ладонью по лицу убитого. – Без моего дозволения…

– Надо держать своих выкормышей на привязи, – порекомендовал фон Вегерхоф. – И первое, чему их следует обучить – не разбрасывать трупы в чужом доме.

– Ты убил моего птенца, – тихо повторил Арвид, не поднимаясь с корточек. – Я видел его смерть. Почувствовал. Что ты сделал с ним? Ему было больно.

– Да неужто? – усмехнулся фон Вегерхоф хмуро. – Второе, чему надлежит обучать новообращенных, это тому, что питаться своими нельзя. Или тебе такой закон неведом?

Тот молчал еще мгновение, все так же глядя на недвижимое тело у своих ног, и, наконец, медленно, неторопливо поднялся.

– Я знаю тебя, – проронил Арвид едва слышно, и, будь он человеком, Курт поручился бы за то, что этот голос прозвучал напряженно и удивленно. – Я видел тебя – ночью. И я слышал о том, что ты делаешь. Днем. Александер; верно?

– Он самый, – не сразу отозвался фон Вегерхоф, и тот холодно усмехнулся:

– Надо же. Не думал, что доведется увидеть одного из вас… Но нет; ты не можешь быть из высших. Слишком молод. Слишком слаб. Тогда – кто ты? Кто твой мастер?