– И надеюсь, что не пойму никогда, – отозвался Курт убежденно. – Я не впервые такое вижу. Я сам побывал в мерзостном положении, когда не сторонний мне человек оказался в заложниках, и от меня зависело решение его судьбы. Мне это не понравилось. В Кельне один из моих сослуживцев потерял обоих детей, потому что кто-то ночью попытался поджечь его дом. Я видел, как он живет с этим. Сегодня я видел Александера… Со мной такого не случится. Я не стану рвать на себе волосы, когда кто-то причинит вред моим близким, чтобы нанести рану мне, потому что ни жен, ни детей, ни возлюбленных у меня никогда не будет; и точка.

– Только служба? – чуть заметно улыбнулась Адельхайда; он пожал плечами:

– Это безопасно и рационально. Это не мешает работать. Не мешает думать. Подобное положение вещей не приводит к срывам и провалам.

– Довольно потребительский подход к собственной жизни.

– Вы так думаете?.. Госпожа фон Рихтхофен, вы настаивали на том, чтобы я видел в вас не просто женщину, а такого же служителя Конгрегации, как я сам; так ответьте мне честно и без обид на то, что я спрошу. Когда вы попали к нам?

– Пять лет назад, – отозвалась Адельхайда; Курт кивнул:

– Вот именно. Вам двадцать восемь, и вы все еще не замужем – отчего?

– А вы предпочитаете прямоту, майстер Гессе, да?

– Бросьте, мы ведь не при дворе, и я не пытаюсь уловить вас в свои сети, мне ни к чему крутить хвостом; говорю как есть, потому что я говорю с сослуживцем. Так почему вы все еще одна?

– Память о муже вами не примется как аргумент? – невесело улыбнулась Адельхайда; он дернул плечом, кивнув:

– Отчего же, я и такое видел…

– Но это не обо мне, так?.. – договорила она и вздохнула, отмахнувшись. – Тут вы правы. Замужество – это конец работе…

– …без которой уже никак. С которой теперь сверяются все желания, все прихоти или нужды, которая и есть мерило всего на свете. Это навсегда. Вы тоже втянулись, госпожа фон Рихтхофен, поэтому и ваша жизнь столь же потребительским образом принесена вами в казну Конгрегации. Вздумаете обвинить меня в бездушии – и тем самым первой сознаетесь в нем же… Александера это не касается. Он не выбирал эту службу; да он и не служит – он агент, не только de jure, а и de facto. Он и остался в Конгрегации, как остаются агенты – под давлением, неважно, вербовщика или же безличной необходимости. А любой агент искренне мнит себя или пытается себя сделать простым человеком, который не лишен земных радостей и заурядного течения жизни и который чувствует себя мерзко, когда эта видимость разбивается о реальность, как правило, разбивается вдребезги и неожиданно. Не могу не согласиться с его мыслями – да, ничего бы не случилось с этой девушкой, не имей она отношения к нему. Да, лучше не иметь таких привязок. Proximus sum еgomet mihi[135] – вот от какого credo не бывает проблем. Для тела – в его распоряжении половина девиц Ульма, которые наверняка дадут все, чего ни попросит, с превеликим удовольствием. Для души – лучше завести котенка и заботиться о нем; в конце концов, если однажды он найдет свою кошку пришпиленной к двери уборной – невелика потеря… Бог с этим, – оборвал Курт сам себя, отмахнувшись. – Александер плохо на нас влияет; отчего-то вдруг потянуло на философию, как бы не впасть в меланхолию вовсе… Возвратимся к делу.