– Нарвется парень когда-нибудь, – вслед ему вздохнул Курт; фогт улыбнулся:

– Юность… Идеалы…

– …преждевременная смерть, – довершил он мрачно, и фон Люфтенхаймер, напряженно скосив взгляд в сторону молчаливого фон Вегерхофа, неловко проронил:

– Примите соболезнования, барон. Здесь никто не сказал ни слова о случившемся в вашем доме, если не считать этого неприличного выпада…

– Не застольная тема, – согласился стриг, и фогт поморщился от его улыбки.

– Вы хорошо держитесь, – вздохнул фон Люфтенхаймер с пониманием. – Хотя я знаю, что вам тяжело и неприятно… И, поверьте, если бы я мог… как-то вам помочь…

– Но вы не можете, – развел руками стриг. – Думаю, не может никто. Когда приходит смерть, с этим остается только смириться.

– Не всегда это возможно, барон. Не всегда хватает на это душевных сил.

– А есть ли выход?

– Не знаю, – отозвался фогт устало и, бросив взгляд на потемневшие окна, тронул губы извиняющейся улыбкой: – Простите. Думаю, и мне пора – я тоже покидаю этот гостеприимный дом завтра утром и хотел бы передохнуть; эти дни меня утомили. Нынешнее празднество вообще прошло как-то…

– …непразднично, – подсказал фон Вегерхоф, и тот кивнул:

– Да, наверное. Слишком много тем, как вы выразились, «не застольных» здесь обсуждалось, а в моем возрасте вредно столько слушать о смерти.

* * *

– Ну, и к чему были эти поддавки? – поинтересовался Курт, когда фон Люфтенхаймер отошел от шахматного стола; стриг пожал плечами:

– Создаю тебе renommée, неблагодарный.

– К чему? Слышал – все разъезжаются?

– Фон Хайне остается. Фон Хайзенберг остается. Кое-кто из молодежи… Ну, а кроме того – как знать, быть может, наше расследование затянется еще на месяц, в течение коего тебе придется нанести visite каждому из них.

– Я этого не вынесу, – пробормотал он, и фон Вегерхоф передернул плечами, одарив его снисходительной улыбкой: