Я иду сквозь выход на посадку. Прохожу мимо дюжины камер. Жду, что в любой момент могу почувствовать чью-то руку на своем плече. Или услышать, как срабатывает сигнализация. Пока я подхожу к точке невозврата, в голове молотком стучат слова Стиива: «Мисс Локхарт, мы имеем дело с самыми высокоинтеллектуальными устройствами, какие когда-либо создавал человек». У меня снова проверяют документы – здесь все просто утыкано камерами. Мужчина у стойки смотрит на меня, потом на мой паспорт – возникает отвратительно долгая пауза.

Наши взгляды встречаются.

– Приятного полета, мадам.

Небольшая улыбка в качестве благодарности – только не переигрывать! – и я перехожу «воздушный мост» к самолету по немного пружинящему полу. Я не смогу почувствовать себя в безопасности, пока шасси не оторвутся от земли. А может, даже и после.

Наконец я занимаю свое место.

Сердце колотится, и я только теперь вспоминаю, что нужно выдохнуть.

Ингрид была обеими руками за, когда я вкратце обрисовала ей план в кафе «Коха».

– Так мне нужно просто сесть на самолет до Брюсселя? Что тут может быть трудного?

Когда ей объяснила, что придется лететь по фальшивому паспорту – с ее лицом и моим именем, – что самолет вообще может не оторваться от земли и что ее могут часами допрашивать два офицера по имени Джон, она захотела помочь еще сильнее.

– Давай, девочка. Мы не можем позволить чертовым роботам в наших телефонах разрушить наши жизни. Нужно бороться за свободу. За нее придется заплатить свою цену. Боже, я прямо-таки Черчилль.

Если честно, я не уверена, что она до конца понимает разницу между суперизощенным ИИ, способным спровоцировать полный беспредел, и электронным голосом в мобильнике, сообщающим, что через 400 метров есть «Экспресс-пицца».

– Самое главное, что ты летишь к своему Дугласу, который изготавливает мебель.

– К Тому.

– Да, к нему. Четыре раза за ночь. Один раз под деревом.

Мы чокнулись бокалами за успех операции, хотя обе и понимали, что многое могло пойти не так.

– В некотором смысле я даже надеюсь, что Джоны подвергнут меня пыткам. Тогда я скажу им, что лгала ради самого великого, что есть на свете. Ради любви.

И потом у моей глупышки изменился голос, а из глаз потекли слезы.

– О, Инг!

Она стала махать руками перед лицом.