После кофе и пирожных мисс Мак Кеннелл чай с булочкой за здоровье тёзки пошёл плохо, но отказать было неудобно. «Если меня и в следующем доме станут кормить, я лопну», — подумал Веттели с тревогой.
Но в доме одного из предшественников Токслея, уволенного три года назад за нерадивость и сквернословие, его подстерегала иного рода опасность.
Обшарпанное строение, больше похожее на сарай, ютилось на дальнем краю деревни. Веттели его прежде не замечал и был неприятно удивлён, обнаружив в ухоженном как игрушка Гринторпе убогую лачугу, рождающую воспоминания о трущобах Махаджанапади. Там бы ей было самое место, здесь она казалась до отвращения чужеродной, вроде нарыва или ещё какой болячки. Вдобавок, стоило Веттели ступить на крыльцо, провалилась одна из досок — чудом не распорол ногу об острые обломки, но штанина пострадала сильно, обычно такие дыры уже не зашивают.
Не дождавшись ответа на стук, он с досадой толкнул покосившуюся дверь и без приглашения шагнул через порог. Миновав полутёмный коридор (сверху упало что-то твёрдое, больно стукнуло по голове), очутился в неопрятном помещении. Судя по обстановке, оно служило обитателю дома и кухней, и спальней, и столовой, и даже ванной — соответствующая бело-рыжая ёмкость стояла в дальнем углу, из прозеленевшего крана мерно капала вода. Воняло. На разобранной, сто лет не стираной постели валялись вперемешку нижнее бельё, грязные носки, сапог и пустая винная бутылка. Полные бутылки в количестве трёх штук, и ещё одна початая, стояли в ряд на непокрытом столе, среди размётанной колоды карт.
За столом сидели двое.
Первый — хозяин этого, с позволения сказать, дома — небрежно одетый, рано обрюзгший мужчина лет тридцати пяти, а может младше, с лицом правильным от природы, но изуродованном дурной жизнью. Был он пьян, несмотря на относительно ранний час, но до того состояния, когда теряют последние остатки разума и бревном валятся под стол, ещё не дошёл. Сидел, развалившись, так что из-под расстёгнутой рубахи выглядывал волосатый живот, шумно прихлёбывал из стакана, вращал мутными глазами и оживлённо рассказывал о какой-то бабе из города. Что именно рассказывал — повторять не будем. За годы службы Веттели всякого понаслышался от солдат, но даже ему стало стыдно.
Второй… Вот со вторым оказалось сложнее. Его вообще не было видно. Под ним был выдвинут стул, перед ним стоял почти пустой стакан и веером, рубашками кверху, лежали карты, к нему обращался хозяин, называя его «слышь, приятель», но вместо него была пустота.
Веттели решил взглянуть на таинственного собеседника с