Но со своей стороны его тоже не спешили замечать, хозяин был слишком увлечён беседой с невидимым собутыльником, чтобы обращать внимание на других гостей. «Это просто белая горячка и ничего больше», — успокаивающе сказал себе Веттели, пытаясь найти приемлемое, бытовое объяснения происходящему. А то его не покидало скверное ощущение, будто бывший школьный учитель прямо у него на глазах проигрывает кому-то свою душу… А может, как раз несвою?

— Мистер Ламберт, — окликнул он хозяина и для усиления эффекта хорошенько тряхнул за плечо. — Где вы были в понедельник утром?

Ещё раз тряхнул, и ещё… Наконец, тот соизволил заметить незваного гостя, вскинул на него мутные, блёклые как у старика глаза, пронизанные сетью красных жилок.

— А-а! Ты тоже, наконец, явился? Молодец! Ну, садись, сыграем, — пригласил он, и сделал рукой широкий жест, от которого початая бутылка оказалась на полу. Пахнуло дрянной сивухой, перебив застоялую вонь.

Интересно, за кого он его принял?

Веттели решил с пьяным не спорить, в задушевной беседе из него легче будет вытянуть нужные сведения. Поискал глазами, куда бы присесть, но третьего стула в хозяйстве мистера Ламберта не водилось. Тогда он попытался занять пустующий.

— Э! Э! Чего ты ему на колени пристраиваешься? Ты же не девка!

Веттели поспешно вскочил, хотя ничьих коленей под собой не почувствовал. Но мало ли…

— Там, в холле, банкетка. Неси сам, я того… не того. Уж извини.

Холлом в этом доме назывался тот самый тёмный коридор, где Веттели набило шишку, банкеткой — грубая деревянная скамья, сколоченная на скорую руку лет триста тому назад. Ничего, сидеть можно, хоть и шатается.

— Вина выпьешь?

О том, что в этом доме называлось вином, не хотелось даже думать.

— Спасибо, воздержусь.

Он опасался вызвать таким ответом неудовольствие хозяина, но тот неожиданно одобрил.

— Ну и правильно. М… му… молодой ещё, чтобы с утра пораньше пить! — «ранним утром» в этом доме назывались два часа пополудни. — В «три ведьмы» играешь? Раскладывай!

Ни в «три ведьмы», ни в другие азартные игры Веттели, как мы помним, обычно не играл. Но расклад знал. Хотя в приличном обществе никогда в этом не признался бы — дурной тон.

— А на что играем? — осторожно осведомился он.