– Господи, – проронил вдруг помощник упавшим голосом. – Что это…

– Что? – насторожился Ван Ален и, проследив его взгляд, остановившийся на убитых снаружи, передернул плечами: – Ах, это. Это всегда с ними происходит, как я уже упоминал, если смерть наступила не мгновенно.

Тела оборотней, уже припорошенные снегом, содрогались, точно уже после гибели, вот так запоздало, их вдруг начали сотрясать конвульсии. Лапа того, что лежал ближе, дернулась, будто он вознамерился упереться ею в заледенелую землю и подняться, скрюченные пальцы с огромными кривыми когтями распрямились, и опаленная шерсть на глазах исчезла, не втянувшись снова в тело, как то Курт наблюдал минувшей ночью, а осыпавшись и словно растворившись в снегу. На поверхности, покрываясь белой крупой, осталась лежать рука – испещренная пятнами ожогов и потемневшей кровью рука человека.

– Что вы там видите? – тихо спросил Хагнер; Курт промолчал, не зная, что ответить, и за спиной скрипнула скамья и зазвучали шаги – парнишка поднялся и направился к лестнице.

– Не стоит тебе этого видеть, Макс, – наставительно сказал Бруно. – Вернись.

– Думаю, именно мне и стоит, – возразил тот решительно и, поднявшись, остановился рядом, глядя вниз угрюмым сумрачным взглядом.

Человеческая рука все так же лежала на снегу, уже не шевелясь, но тело по-прежнему дрожало, словно в судорогах, и что-то под тонким снежным покровом шевелилось и перекатывалось, точно внутри вместо костей и мышц возникли неведомые маленькие существа, переползавшие взад и вперед под кожей. Второй зверь, смотрящий в небо остекленевшим взглядом, дернул пастью, и сомкнувшиеся челюсти перекусили пронзившие его стрелы; бурая морда точно скорчила гримасу, и вытянувшиеся челюсти с хрустом съежились, облезая и обнажая темную кожу. На обезображенное лицо, так и не достигшее человеческого облика, Хагнер смотрел, не отрываясь, не говоря ни слова, не двигаясь, лишь дернув плечом, когда Бруно попытался отстранить его от бойницы. Мертвые словно никак не могли решить, какое же обличье им надлежит принять, и останки двух существ в снегу корчились и изменялись, не умея довести преображение до конца. Сквозь все гуще укрывавший тела снег виделось, как части безжизненных тел, так и не сумевшие обрести даже подобие человеческих, опадают, сплющиваясь, точно бы тая, растекаясь в грязные лужи, тут же замерзающие на пронзительном февральском холоде. Спустя долгие две минуты у порога одинокого трактира остались лежать пара рук, голова с недочеловеческим лицом, мешанина внутренностей и еще что-то, чего разглядеть уже было невозможно в побуревшем снегу и мерзкой темной жиже.