— Бывают убийства необходимые, нужные и ненужные. На первые мы должны быть готовы всегда, вторые мы должны совершать, если нет иного пути. Но мы никогда не должны опускаться до третьих, полуполковник! Я снял перчатки: — Отойди.

— Пожалуйста, кузен, прошу. Если твой Голос нам здесь не поможет, то, пожалуй, уже ничто не поможет. Эта обезьяна не сказала ни слова, с тех пор как я начал. Только скулила. Я влил в него, пожалуй, литр умственного расслабителя. Без толку.

На стуле, привязанный к нему веревками, сидел мужчина неопределенного возраста, с гладко выбритым черепом, растрепанными усами и короткой, слипшейся от влаги бородой. По его морщинистому лицу стекали капли пота и крови, в прикрытых глазах царила туманная пелена муки. Кожу на лбу пересекала длинная резаная рана, кровь из которой залила все лицо.

— Это тоже твоя работа?

— Нет. Он был таким, когда мы его нашли. А вот все остальное — я.

Похоже, что Ганцарос гордился собой. Предплечья несчастного малдизца были густо покрыты кровоточащими ранами. Ганцарос не делится ни с кем соображениями, которыми руководствовался, творя такие зверства над пленными. И ни у кого не находилось достаточно храбрости, чтобы задавать ему вопросы.

— Вызовите медика.

— Кузен, наши медики нужны нашим солдатам.

— Это приказ!

— Слушаюсь, тан полковник! — вытянулся он по струнке.

И снова я не ощутил никакой агрессии. Даже в бою он был невозмутим, как скала, и оттого страшен. Убийцы, не испытывающие эмоций, — самые беспощадные.

— Твои мучения окончены. Твоя верность оценена, — сказал я по-малдизски, — но она нам мешает. Твоя совесть будет чиста, не сопротивляйся.

Я положил руку ему на череп, второй обхватил горло. Несильно, важен контакт.

— А…

— Тихо…

— Горлохват! — Малдизец вскинул голову, посмотрел мне в лицо и закричал: — Нет! Нет-нет-нет! Уйди от меня! Отойди! Отпусти меня!

— Да успокойся же ты!

— Нет! Ни за что!

Он дернулся так резко, что рухнул на пол вместе со стулом и захрипел, забулькал.

— Поставить на место!