Страннее.

Как будто кричит не одна девушка, но сотни, тысячи слившихся воедино.

Потом улицы наводняет очень яркий белый свет, как будто прямо посреди мостовой взорвалась звезда.

Он слышит, как рядом кричит Ивонна:

— Что за адский ад тут творится?!

Крики продолжаются, но свет меркнет. Сигруд открывает глаза и видит, что Тати парит над мостовой, раскинув руки и ноги, обратив лицо к небу. Даже Ноков кажется ошеломленным таким поворотом событий, судя по растерянному лицу.

Крики прекращаются. Тати очень медленно опускается на землю. Ненадолго приседает, опустив голову так, что волосы падают на лицо.

Затем она шепотом произносит:

— Я… я помню.

И по какой-то причине от ее слов у Сигруда болят уши — или, быть может, разум. Сперва он думает, что они как будто звучат одновременно, но дело не в этом — скорее, услышанные им слова еще не произнесены, он слышит то, что будет произнесено, может, в следующую секунду или еще через секунду, и это странное, шизофреническое чувство ломает его.

Ивонна склоняется к ней.

— Тати? — нервно спрашивает она. — Тати, это ты?

Девушка встает, ее лицо по-прежнему скрывают волосы.

— Нет, — говорит она. — Нет, это не так.

Потом она запрокидывает голову, и ее крик летит к вершине башни:

— Тулвос! Тулвос, дочь прошлого, ты помнишь? Я помню! Я теперь все помню!

Ноков роняет челюсть. Потом он рычит и кидается на нее.

— Я знаю, кто ты! Я понял, кто ты такая, я понял, кем ты была все это время!

Он опоздал, он слишком далеко. Тати — или та, кем она стала теперь, — отрывается от земли, взмывает в воздух и летит прямиком к далекой стене, туда, где совсем недавно приключилась Божественная битва.

И когда она приближается, все… останавливается.