А жаль…

Ничто так хорошо не губит связи с людьми, чем то, когда ты проклинаешь их во время боя так, что они еще месяц из больницы вылезти не могут.

Во всяком случае, раньше эта тактика Дума не подводила.

– Как вам уже сказал ректор, у него раздвоение личности, если говорить обывательским языком. Триггер, который может заставить Леонарда выйти наружу – вред, причиненный его друзьям или ему самому.

– Вред, значит… А что скажете про самого Леонарда?

– Смотрели “Молчание ягнят”?

– Разумеется, – чуть возмутился Алекс.

– Вот отрежьте от образа Ганнибала все, кроме крайней жестокости и интеллекта, и получите Леонарда Стоуна. – Алекс чувствовал в словах Леи не страх, а скорее – огромную настороженность. Как у дрессировщика, окруженного тиграми. – Его предельный уровень силы неизвестен и…

– Как это возможно? – перебил Алекс.

– Вот так и возможно. Каждый раз, когда он выходит на свет, то обладает разным потенциалом. Некоторые психологи сделали вывод, что уровень его возможностей прямо пропорционален степени угрозы, которая существует для него или его друзей.

– Надо же… – протянул Алекс. – Интересно, откуда у него все это.

– От матери и отца. – Лея произнесла эти слова с явной ненавистью.

– Они тоже были шизофрениками?

– В какой-то степени, – мисс Периот погрузила взгляд куда-то на дно чашки с кофе. – В семь лет Лео впервые примерил платье, и тогда… его просто побили. Ремнем. С железными бляхами. А в десять, когда из школы позвонили и сказали, что увидели его целующимся с мальчиком в закрытом классе, то… Семнадцать переломов, профессор Думский. Врачи наложили порядка сорока швов.

– Отец?

– И мать.

Дум хотел было выругаться, но сдержался. Робин учил не выражаться при дамах.

Странно, вообще-то раньше это Алекса не останавливало.

– И это в просвещенном Маэрс-сити.

– Это в непросвещенном Хай-Гардене, – поправила Лея. – Вы, возможно, не знаете, но это такой район в трущобах города. Там живет всякое… отребье, если быть откровенной. Там же вырос и Лео. А вместе с ним и Леонард.