В тот же миг они медленно подняли головы и оживили пространство вокруг своими голосами.

Это было великолепно. Их мелодичные голоса слились в унисон. И над их головами воспарил шар, наполненный не воздухом, но их пением.

Они пели с закрытыми глазами, улыбаясь. Восьмером они звучали, как один голос, который разносился по залу и колыхался, точно огромный шелковый ковер, стелющийся над ними и публикой. Они еще долго держали это дивное полифоническое звучание, поочередно ворочая этим шелковым вокальным полотнищем и придавая ему объем, намного превосходящий размер песни.

Зал затаил дыхание. Даже те, кто не имел ни малейшего понятия, что такое эгрегор, были очарованы подобным смелым вокальным приемом.

Жюли, как когда-то, была счастлива и наслаждалась просто пением, пользуясь лишь каналом гортани и парой нехитрых увлажненных голосовых связок. Ее горло, все еще смазанное медом, пробуждалось.

Зал аплодировал. Друзья смолкли – воцарилась тишина. И тут Жюли поняла, что для управления публикой тишина до и после важна не меньше, чем само пение.

Затем она исполнила новые песни: «Будущее за актерами», «Искусство фуги», «Цензура», «Ноосфера»…

Цзи-вонг выдерживал по-научному точный ритм. Он знал – если отбивать больше ста двадцати ударов в минуту, музыка возбуждает публику, а если меньше – она ее успокаивает. И он грамотно чередовал ритм, неизменно удерживая внимание слушателей.

Давид подал знак обратиться к очередной классике в современной обработке. И заиграл на своей чудо-арфе «Токкату» Баха в стиле хард-рок.

Покоренная публика аплодировала.

Наконец музыканты дошли до «Революции муравьев». Поль распылил запах сырой земли, приправленный ароматами чабреца, лавра и шалфея.

Жюли пела уверенно, придавая голосу те или иные краски. По окончании третьего куплета зазвучал новый инструмент – удивительный, необычный, напоминающий слегка дребезжащую виолончель.

Тонкий луч прожектора осветил в левом углу сцены полевого сверчка на красной сатиновой подушке. На надкрыльях у сверчка был закреплен микрофончик, подключенный к звукоусилителю, и его пение напоминало нечто среднее между бренчанием электрогитары и скрежетом ложки о терку для сыра.

Сверчок в галстуке-бабочке, который сшил для него Нарцисс, затянул свою сольную партию. Его бешеная жига все набирала темп; Зое за бас-гитарой и Цзи-вонг за ударными едва поспевали за ним. 150, 160, 170, 180 ударов в минуту. Сверчок разошелся не на шутку.