Безмятежная тишина пещеры была ему ответом. Слышался лишь плеск воды в канавках и стук зубов Тиссы, страшно разнервничавшейся задним числом.
– Да! Все нормально! – твердо, звонко и неподдельно счастливо ответила Ладислава. За всех. За весь остров, мир и вселенную.
И от этого заверения у всех на душе отлегло…
Только Берти молчал.
Найт оглянулась. Сыщик сидел возле того места, где погибла Элайяна. Тело эльфийки тоже загадочным образом исчезло. На полу был обрисован лишь серебристый силуэт – так жандармы Саусборна обводят места преступления. Правда, мелом, а не такими странными бликами.
Ладислава подошла и встала рядом с сыщиком. Оказалось, это так сложно – стоять! Не прыгать до потолка от счастья, а просто стоять… И очень сложно – не улыбаться. Каждую секунду Лади невольно тянулась пальцами к злосчастному ребру и, чувствуя гладкую, мягкую кожу, мысленно взвизгивала: «ДА! Да, да и да! Хвала всему сущему – я живая!»
По сердцу и крови, по органам, по душе – по всей Ладиславе проходило искристым током невероятное, неописуемое счастье.
Которое она изо всех пыталась скрыть от скорбящего Голден-Халлы.
– Лади, если ты улыбнешься, мне станет легче, а не наоборот, – вздохнул сыщик, будто прочитавший ее мысли.
– Но…
– Я серьезно. Когда происходит что-то очень плохое – здорово знать, что где-то произошло хорошее. Естественно, боль не уйдет, но счастье – даже чужое – дает надежду. Ведь все мы в одной связке. Если чудо возможно в принципе, значит, оно возможно и для тебя. Завистливые люди в этом смысле – самые большие дураки из всех. Так что свети, Ладислава. Светись. Этой пещере – и этому миру – очень идет свет.
– Тогда вы тоже светитесь, пожалуйста. Ладно?
– Чуть позже – обязательно.
Сзади раздался мягкий удар – это Фрэнсис спрыгнул со стены.
Близнец подбежал к Ладиславе, схватил ее за руку, потом, бросив на Берти весьма неоднозначный взгляд, поцеловал подругу. Найт сразу вспыхнула, разрумянилась, перестала прятать свою радость и, ахнув, деловито потащила Фрэнсиса к воде:
– Отражение! У тебя же теперь опять есть отражение! Посмотришь?
Винтервилль, уходя, еще раз строго оглянулся на Голден-Халлу. Берти хмыкнул. Затем внимательно, с прищуром посмотрел на юношу.