— За победу! — сказал я, поднимая бокал с вином и, когда мы выпили, Натка спросила:

— Великий Оберик, ты все еще отмечаешь вчерашнюю победу?

— Нет, Натка, сегодня мои бойцы истребили сотню живых мертвецов и добыли мне около пятидесяти тысяч золотых.

По лицу Натки проскользнула тень.

— Сколько из них погибло, зарабатывая это золото?

— Нисколько, нежить не успела приблизиться на дистанцию удара. Их расстреляли издали, как зайцев на охоте.

Натка пожала плечами и уперлась взглядом в тарелку. Некоторое время мы молча ели, и я чувствовал, что она что-то хочет спросить, но не решается. Наконец я не выдержал.

— Спрашивай, — сказал я.

— Что?

— То, что хочешь спросить. Я же вижу, тебя что-то мучает.

Натка задумалась на несколько секунд, а потом заговорила, мучительно подбирая слова:

— Великий Оберик, я даже не знаю, как сказать… За последнюю неделю… или две… Ну, с тех пор, как в башню вошел Хэмфаст… Ты так изменился…

— В лучшую сторону или в худшую? — Я был уверен, что знаю ответ, но то, что сказала Натка, оказалось для меня сюрпризом.

— Не знаю, — сказала она. — Ты стал добрее, перестал ругаться, ты больше не смотришь на меня как… как на червя какого-то… Ты как будто стал уважать смертных.

— И что же в этом плохого?

— В этом — ничего. Но… Говорят, ты задумал большую войну.

— Кто говорит? Отец?

— Нет, — быстро ответила Натка, и я сразу понял, что она лжет. Боится, что мой гнев обрушится на почтенного Мусиора.

— Не бойся, — сказал я, — я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоему отцу. У меня нет причин желать вам зла. Говорят, я задумал большую войну… Можно и так сказать, но эта война направлена только против нечисти, но не против разумных. Ты видела вчера, с кем воюют мои воины.

— Да, видела, но… Ты так легко бросаешь на убой сотни бойцов…