Хуже того, муллы добились, чтобы это их мнение возвели в ранг закона. То, что замышлял Абдель, было одним из самых тяжких преступлений, предусмотренных уголовным кодексом, и наказывалось самым тяжким из существовавших в ту эпоху наказаний: выбором между сумасшествием и самоубийством. Приговоренным к высшей мере давали коробочку с капсулой цианида и запирали пожизненно в камеру с постоянно включенным телевизором, по которому двадцать четыре часа в сутки крутили древние видеозаписи выступлений Джоули Фаллоу. Почти все приговоренные принимали цианид в первый же год заключения.

Муллы хотели, чтобы люди использовали временные тоннели как телевизоры, настроенные на показ величайших моментов истории. От одной этой мысли у Абделя сводило зубы. Во всем Лос-Анджелесе — от потонувшей в роскоши Санта-Барбары на севере, до неприглядного Феникса на востоке — проживало больше исламских ученых, чем существовало на свете за все время предыдущего существования ислама. И никто из них так и не отважился пренебречь повелениями мул, войти в гипервременной переход и изменить прошлое. Прошлое не может, не должно и не будет изменено, — утверждали муллы, — ибо так повелел Сам Аллах.

Религиозные консерваторы всегда и повсюду одинаковы. Никто из них не в силах понять, что Аллах достаточно мудр, для того чтобы иметь в запасе несколько жестких дисков с бэкапом. И ему не занимать умения в работе с Отделом переписывания истории.

Возможно, что некоторые события ему даже удается отправлять в контору «Чего не было, того не было».

Абдель был готов: он окончательно решился. Он больше не мучился сомнениями. Он войдет в тоннель, вернется в прошлое в тот момент, когда история пошла неверным путем, убьет Джоули Фаллоу — этого Большого Шайтана, который во всем виноват — и вернется в мир, который в соответствии с железной логикой следствий и причин будет другим, будет намного лучшим, чем тот мир, который Абдель покинул.

Он фликнул на позитронный электрофраммис, проверил кварковый компактор на нейрофранце еще один раз, раскрыл субпространство в узле Финагля и смело вошел в гипервременной тоннель.

Первым, что он увидел, выйдя из перехода, был гигантский черный муравей, размером с взрослого самца носорога.

Муравей тоже увидел Абделя и обратился к нему на рафинированном классическом арабском со следующими словами:

— О презренная и ничтожная пылинка верблюжьего помета, что ты делаешь в моем гипервременном переходе?

Седьмое условие перспективы

Седьмое условие перспективы

Орсон Уэллс не носил свитеров из ангоры!