— Из носа ли? — усомнился Юнис, сморщившись.

— Болотный газ образуется и в обычных условиях, — успокоил я его, — так что дракон тут, может, и ни при чем. Но тогда здесь могут встретиться старинные, заматеревшие опасности.

Сэр Жеральд и Юнис на всякий случай притянули к себе копья.

Однако вокруг было тихо, только слышалось плескошлепанье лягушачьих лапок да тонкий звон, раздающийся у меня в правом ухе.

Но, видимо, не у меня одного: сэр Жеральд и Юнис синхронно закрутили головами и оборотили их вправо.

Оттуда по воздуху приближался к нам серый шевелящийся ком.

— Комары! — истерично завопил Юнис, выхватывая меч.

Ком комаров, чуть поколебавшись, разделился на три и устремился к нам. Лягушки наши завращали глазами и рассредоточились, обращаясь головами к нападавшему воздушному противнику. Хлясь! Хлясь! Хлясь!

Что выметнулось изо рта моей лягушки, я не понял. Нет, я знал, что это должен быть язык, что ничего другого там быть не может — я читал, как они охотятся, — но увидеть такую охоту воочию...

Словно надувной резиновый матрас взметнулся навстречу атакующему кому комаров и те, не успев разлететься в разные стороны, исчезли в здоровенной лягушечьей пасти, прилипнув к языку.

Отдельные особи, которым удалось спастись, тонко зазудели над ухом, но справиться с ними можно было уже и обычным путем: спрятав мечи в ножны и сняв с рук перчатки, чтобы не нанести травму себе.

— Гы-гы-гы! — Юниса начал трясти нервный смех.

— Ты так боишься комаров? — удивился сэр Жеральд, оборачиваясь нему.

— Моего дедушку комары закусали насмерть, — признался Юнис, а я вспомнил старинный, но очень интересный фильм «Каин-XVIII», где с убийством комара на носу был связан едва ли не ядерный взрыв. Во всяком случае, целое царство рухнуло. Я не стал уточнять, не снимался ли случайно в фильме дедушка Юниса.

Лягушки, пожевав челюстями, несколько раз сглотнули и продолжили движение, но некоторое время мне казалось, будто тонкий звон комаров продолжает доноситься из лягушиного живота.

— Заведу себе боевых лягушек! — высказался сэр Жеральд с восхищением.

Юнис промолчал, но чувствовалось, что идея пришлась по вкусу и ему.

На поверхности болота начали появляться блюдца ряски и я, от нечего делать, подумал, что некоторые лягушки вполне могли бы специализироваться на ее поедании — на манер китов отрастить на нёбе соответствующие цедилки, набирать в пасти огромное количество воды, выпускать фонтаны... Но потом решил, что лягушки и так неплохо устроились, поэтому им вовсе ни к чему заниматься подобной ерундой.

Болото продолжалось. Оно все длилось и длилось — до горизонта. Залитое водой рисовое поле — вот какая ассоциация возникла у меня при взгляде вокруг. И если бы не большие поросшие травой кочки, на которых, однако, не росло ни единого деревца, пусть и скрюченного, ассоциация была бы полнейшей. Но рисовое поле — это снующие между стеблями угри, это бабочки, садящиеся на его метелки... А тут летали только комары да мошки; да мелкие собратья наших лягушек, спугнутые ими со своих насиженных мест, недовольно квакали, прыгая в воду, а потом еще долго ворчали вслед, удивляясь таким громадинам.