— Ничего пейзажик, подходящий, — согласился с мыслями Сани чертик. — Ты не находишь? Есть что-то завораживающее в безбрежности. Безбрежный космос, безбрежное море, безбрежная пустыня. И суслики, которые оживляют картину. Вон, видишь, у той кочки? Сейчас мы его камушком…

Чертик вновь залез в карман, достал оттуда рогатку, камень и, тщательно прицелясь, выстрелил в огромного толстого суслика, который действительно торчал столбиком у дальней кочки. Суслик исчез.

— Не попал, — вздохнул чертик. — По ним лучше из помпового ружья — дробью. Тогда уже наверняка — в клочья. Не люблю сусликов. Давай объявим им войну, а? Хороший суслик — мертвый суслик, как полагаешь?

Саня спустился с капсулы, осторожно подошел к чертику и ухватил его за плечо. Саня ждал, что рука в перчатке пройдет сквозь тело, и тогда можно считать себя невменяемым на законных основаниях, но этого не произошло.

— Ну, дядя, дядя! — заверещал чертик, вырываясь и теряя папиросу. — Отпусти, я больше не буду! Возьми себе рогатку! Я же не знал, что ты так любишь животных!

Саня разжал пальцы, и чертик тут же отскочил, потирая плечо.

— Маленького каждый обидеть норовит, — заявил он. — Завели моду — чуть что, сразу хвататься. А может быть, мне это неприятно? Может быть, я от этого чувствую психологический дискомфорт и теряю веру в человечество?

— Извини, — растерялся Саня.

— То-то же, — обрадовался чертик. — Давай споем песню примирения и братской любви?

— Какую? — тупо спросил Саня.

— Ну, я не знаю, — сказал чертик. — Только «Изгиб гитары желтой» не предлагай. У меня слабый желудок, и он каждый раз болит после того, как я поблюю.

— Может, обойдемся без песен? — осторожно предложил Саня. — У меня со слухом туго.

— Без песен обойтись можно. Трудно, конечно, но что же делать, если у тебя нет слуха?

— Слушай, — сказал Саня. — А где остальные?

— Кто? — удивился чертик. — Тут кто-то был?

— Я имею в виду, твои… Гм… Такие же, как ты.

— Нет, я, конечно, могу и обидеться, — сказал чертик. — Если ты человек, то ты уникален во всех отношениях, а если у тебя рожки и хвост — таких тысячи. Такие, как я… Да таких, как я, еще не было, нет и не будет! Я, можно сказать, вселенная, единственная в своем роде и неповторимая! Ты знаешь, какой богатый у меня внутренний мир? Между прочим, я ночами, при свечах, стихи пишу и на клавесине играю. Хочешь, прочитаю что-нибудь из последнего?

— Не нужно, — сказал Саня. У него вдруг жутко разболелась голова. Он сел в песок, прислонившись спиной к борту капсулы.

— Ага, — обрадовался чертик. — Не нужно. Нам, значит, западло слушать чужие стихи. А может быть, я гений? Может быть, я второй Пушкин? Самородок, а? И вообще, где дружеская помощь и поддержка в творческих начинаниях? Вот если бы в детстве твоя мама не оценила твою мазню, смог бы ты стать художником? Впрочем, какой ты художник… Научился правильно держать карандаш и переводить краску — и уже туда, художник… Я, мол, талант, у меня, мол, свое видение мира… Ну и где оно, твое видение мира? В чем оно выражается? Я вообще удивляюсь, как ты смог окончить академию… Нет, я даже удивляюсь, как ты смог туда поступить! Рембрандт, пальцем деланный! Микеланджело, понимаете ли, Буонаротти! Дайте мне подходящую скалу, и я превращу ее в офигенную скульптуру… И вот ты мне скажи, чего тебя понесло в космос? Ах, нас никто не понимает, нам идеи нужны, мы в поиске вдохновения… Сядем в кораблик и на галактических, значит, путях это вдохновение и поимеем. А вот фиг тебе! Что, съел?