- Да, гулять совершенно не охота, - пробормотал Сакуров, обнаруживая новые интересные особенности своего нового места обитания. Во-первых, весь остальной пейзаж и пригорок в углу него имели одинаковый цвет топлёного молока, поэтому в том свете, что струился отовсюду, цвета молока с лёгким добавлением апельсинового сока, пейзаж и пригорок как бы растворялись в этом струящемся отовсюду свете. Во-вторых, пригорок (совершенно лысый в смысле растительности), на котором трутнем сидел бывший морской штурман, реально находился в углу пейзажа (тоже совершенно лысого), потому что, как Сакуров ни вертел головой (с места он пока ещё не стронулся), никакого пейзажа сзади себя, сзади слева и сзади справа не заметил. Другими словами, весь пейзаж был там, куда смотрел бывший морской штурман, раз и навсегда посаженный в этом тёплом и светлом месте.

 «Хорошенькое дело: раз и навсегда, - лениво заволновался Сакуров. – И потом: какого ещё к чёрту молока с апельсиновым соком? Это ж какой дурак станет добавлять апельсиновый сок в молоко? Разве что для того, чтобы молоко скисло?..»

 Думая так, он стал обнаруживать некоторые признаки изменения вида окружающей его реальности. Сначала неуловимо стремительно и плавно одновременно изменился рельеф местности, и, спустя самое короткое мгновение времени, Сакуров, проводивший данное время в чисто созерцательном плане, плавно очутился перед лицом нового ландшафта. Другими словами, лысый пейзаж с аналогичным пригорком в углу него канул в небытие, но вместо них нарисовались вполне приемлемые горы, леса и долы. Короче говоря: они появились именно в таком порядке согласно вышеозначенному контексту, – сначала  горы, потом леса и, наконец, долы, - хотя, по большому счёту,  не было отчётливо видно ни гор, ни лесов, ни дол, а лишь кое-какие намётки вышеупомянутого контекста.

 «А ещё точнее говоря: сначала появился контекст, а потом всё остальное в виде того, про что сказано в этом чёртовом контексте», - подкорректировал характеристики своих собственных «сонных» метаморфоз бывший морской штурман и задумался на тему контекстов, их природы и способов модернизации до состояния нормальных текстов. Но далеко ему в этом скользком направлении думать не пришлось, потому что горы, леса и долы кругом образовались-таки чувствительно, а сам Сакуров образовался и как бы в центре всего этого рельефного благополучия, и как бы в стороне. То есть, он был и центром очередного сонного мироздания, и его сторонним наблюдателем.

 «Вот вечно со мной всякая фигня происходит, - подумал бывший морской штурман, устраиваясь поудобней в своей неоригинальной двойственной ипостаси, потому что нечто похожее случалось с ним, когда он наблюдал крушение Африки, - хотя, лучше уж так, чем на драконе в космосе…»