- Не извольте беспокоиться, - внушительно сказал подошедший и схватил то ли бодрствующего, то ли спящего, то ли бредящего в белогорячечном бреду бывшего морского штурмана поперёк туловища огромными лапами. В общем, лапал подошедший не больно, но лап у него оказалось больше двух, а это показалось Сакурову страшней всего.

 «Да сплю я, сплю, - принялся уговаривать себя Константин Матвеевич. – И вижу очередной кошмар».

 В это время невидимый домовой поднял Сакурова на воздух, и Сакуров поехал на выход из своей спальной комнаты. Одновременно он подумал о том, что ещё никогда ни в одном кошмаре ему не удавалось додуматься до того, что это всего лишь кошмар во сне, а не наяву, в самом его начале.

 - Сон не есть забвение сознания, но есть его кривое отражение, коэффициент каковой кривизны конгруэнтен способности преломления мировосприятия на границе классического бодрствования и сумеречного сознания с помощью индивидуальных свойств всякого отдельно взятого индивидуума, - популярно сказал Фома, перебирая по туловищу Сакурова своими огромными мохнатыми многочисленными лапами, а затем добавил ещё популярней: - Ну, ты, ногами полегче, ладно? Чё дрыгаешься?

 «Ещё бы мне не дрыгаться, - подумал Сакуров, - тащат куда-то…»

 Потом он вспомнил, как дрыгался на его собственных плечах Мироныч, и перестал болтать ногами. Или ему это приснилось, что перестал. Но бояться Сакуров не перестал ни наяву, ни во сне. А если с ним таки случился белогорячечный бред, то и в нём он боялся ужасно. Во-первых, этих многочисленных лап. Во-вторых, стукнуться о косяк дверей на выходе сначала из спальной комнаты, затем о дверной косяк на выходе в сени и так далее. В-третьих, страшно было вообще.

 На этом месте Сакуров задумался о природе страха вообще и страха перед привидениями в частности. Ему почему-то хотелось думать, что с ним случилась, всё-таки, не белая горячка, а это он просто увидел приведение. Которое так вольно с ним, Сакуровым, обращается, но никакого физического вреда, в общем-то, ему, Сакурову, ещё не причинило. Ну, разве что облапило и потащило чёрт те куда, хотя почти никакого прикосновения лап Сакуров не чувствовал.

 «Точно, привидение, - утешал себя бывший морской штурман, - они ведь, заразы, бестелесные, поэтому я этих лап и не чувствую… почти… но почти, блин, не считается. Однако вот только лишь бы оно меня о притолоку не приложило...»

 - Эх, темень! – отозвался домовой, которого бедный Сакуров пытался представить невинным привидением. – Какие притолоки? Мы давно ужо тама, где нетути никаких притолоков. Гляко-ся!