На этом месте бывший морской штурман ловил себя на мысли, что сам он как-то быстро деградировал из ура-патриота, ругающего последними словами ренегата Познера, в замшелого обывателя. Наверно, за последнее время бывший морской штурман и вынужденный переселенец заметно «разбогател», да и смерть соседа показала, что всё суета, одна жизнь – штука серьёзная. А ещё Сакуров завёл бабу. Эта баба, проводница хлебного вагончика, раз в три дня каталась маршрутом «Ряжск – Павелец 2», она имела возраст за тридцать, мужа, заядлого охотника-рыболова, огромные синие глаза, приличную фигуру и нрав настолько независимый, что могла запросто отомстить мужу, загулявшему после очередной охоты с дежурной стрелочницей, адекватным демаршем. Короче говоря, когда Сакуров в очередной раз ехал железкой в Москву реализовать зелень, жгучая блондинка из хлебного вагона завлекла его к себе в служебное купе, где и отомстила своему распутному мужу. С тех пор Сакуров раз в три дня бегал на станцию, садился в хлебный вагон и катался до Павелеца второго и обратно. Блондинка угощала Сакурова домашним квасом, он её – водкой. В общем, они подружились, но не настолько, чтобы заговаривать о смене адюльтера на более законные отношения. Тем более что блондинка была с двумя детьми и по-своему продолжала любить своего непутёвого мужа. Сакурова такая его дружба с блондинкой вполне устраивала, он заметно остепенился, его мысли перестали метаться от большой политики к малым аграрным нововведениям и, несмотря на уплотнение рабочего графика за счёт регулярных визитов, Константин Матвеевич стал даже толстеть.

 «Эх, Жорка, - продолжал мысленно оппонировать ругающемуся соседу бывший морской штурман, машинально памятуя про завтрашний день с очередным визитом к жгучей блондинке, - к чему все эти выспренние монологи и гневные тирады на тему, не касающуюся нашего простого приземлённого бытия так же, как не касается Фобос (134) орбиты Юпитера? И вовсе они ни к чему, потому что толку от них – голый нуль. Ведь недаром капиталисты придумали свободу слова, поскольку без неё крах, как в семнадцатом. Вот и Жорка, вместо того, чтобы молча завалить какого-нибудь московского демократа из обреза, сейчас спустит пар, а завтра будет спокойно похмеляться огуречным рассолом…»

 Тут просыпался Семёныч и начинал повествовать об одном своём приключении, когда он ездил отдыхать в санаторий. Где вместе с ним отдыхали один Герой Советского Союза и три народных артистки то ли из Казанской оперы, то ли из Рижского варьете. С героем Семёныч пил брудершафты, с артистками спал по очереди. Потому что до групповухи сразу с тремя он в этот вечер ещё не допился.