— С чего бы? — удивился Гера. — Я ведь сказал, что не голубой. Ты вон лучше его…

Он показал на сопящего в грязи Матвея. Тот, теряя пассионарность, жалобно заскулил:

— Меня всякий обидеть может. А почему? Отходчивый я, как сибирский валенок.

— Цыц, — сказал Гера, ткнув пулей перед носом Матвея. — Слушай мою команду! Значит, буду мочить. А чтобы не тронул, дайте рецепт жужла, росы и чёртова хлебала. И ещё — сухой водки на анализ. Давно, знаете ли, бухла не грыз…

— Это нельзя, — сказал Пётр. — Мы бы дали, да вот нельзя.

— Пуркуа, мон анфан террибль? — сказал Гера. — Шерше ля водка, дакор?

— Шерше ля на хуй, — сказал Пётр. — Ты бы лучше ведунов взял, они бы тебе на троих замутили. А мы ребята негордые. Откуда нам в синей магии шарить? Ты к бате Евстахию загляни, а ещё лучше к бате Изику. Если совсем на стыд наплевать, можешь к бате Ивану.

— Отведёшь к ним? — спросил Гера.

— Это сложно, — ответил Пётр. — Они же от людей прячутся. В лесу живут, с масонами одичавшими. Страшно мне в лес идти, да и не знаю я.

— Вот ты, урод, — спросил Гера, — видал на своём веку синюю обезьяну?

— Про обезьянок мне баба Нина наплела, — сказал Пётр. — Чтоб обезьянку зреть, надо особый суп из топора похлебать, я его заваривать не умею. Зато я дракона видел. Это просто — божьей росы на грудь принял, и порядок… У меня её в погребе целая кадушка — батя Изик нацедил, я ему за это договор подписал.

— Какой договор?

— А мы все с мужиками подписали, — сказал Пётр. — Чё подписали-то? Ну что обычно: Россию, значит, продаю, отрекаюсь от своей нации… признаю, значит, жидовское владычество. А чего не подписать, когда за это на халяву росы нацеживают?

— Ну и какой он из себя, таёжный дракон?

— Красавец, — мечтательно вздохнул Пётр. — Весь зелёный такой, почти перламутровый… Три головы, и каждая, блядь, увенчана. А из пастей пламя натуральное вырывается. Встали мы с Кирюшей, залюбовались… И говорит он, падла, человеческим голосом.

— У вас все человеческим голосом говорят, — сказал Гера. — Кроме людей, правда.

— И говорит он, значит: здорово, мужики. Мы с Кирюшей дрожим, мурашки шнырят, тесаки из рук валятся… И тебе, говорим, Горынушка, от нас пускай поздоровится. Голодный я чего-то, Горынушка говорит. Жареное, говорит, надоело, так ныряйте вон в то озеро, мужики, я вас там варить буду. Мы с Кирюшей, конечно, не растерялись, сняли штаны, окунулись в озеро. Думали — шутит Змеюшка. Хрен-та с два: окунул в воду все три башки, и давай её нагревать. Ну думаем, чепец настаёт. Выскочили мы голые и давай родимого тесаками рубить. Он, наверное, отпора не ожидал, растерялся: мы ему невзначай две башки оттяпали, а третья пощады просит. Нам чего, мы с Кирюшей мужики добрые. Отпустили его, только хвост отчекрыжили, чтоб в городе на доллары поменять.