Из темноты над городом оглушительно проревел гудок, и площадь огласилась радостными криками. Толпа колыхнулась, дрогнула и потекла к перрону — река разгорячённых спиртным, полуголых, полурасслабленных тел. В стремнинах мелькали возбуждённые лица детей — малышня никогда не пропускает прибытие поезда.

Свистя паром, сверкая стальными боками, к перрону подкатила серебряная сигара, обдала сладковатой вонью машинного масла и нагретого металла. За сигарой, словно нанизанная на нитку гирлянда сосисок, — длинная череда вагонов. Все багажные. Двери распахнулись — а-а-ах! — и из вагонов хлынул навстречу бегущим людям разноцветный огонь. А внутри этого сказочного огня — всё, что только может пожелать человек.

Сэм — худенькая, вся какая-то ломкая девочка одиннадцати лет с небольшим. У неё маленький нос, усеянный конопушками, которые она тщетно старается скрыть под дорогим тональным кремом. У Сэм густые каштановые волосы и злые жёлто-зелёные глаза, как у кошки.

— Чего ты припёрся? — спросила она.

— Я пришёл… поцеловать мою маленькую… принцессу, — икая, сообщил Юджин. Он пил весь вечер.

— Пошёл вон! — Сэм отвернулась и скрипя зубами принялась натягивать на Барби розовый спортивный костюм.

За окном протяжно пели пьяные голоса.

— Фу, какая злючка… а где твоя мама?

— Мама спит! Напилась и дрыхнет, понял!? Отойди, от тебя воняет! Вонючий козёл!

Юджин рассмеялся и вдруг прижал Сэм к себе. От него волнами растекался густой аромат виски. Девочка не отстранилась, но словно закаменела. Барби с тихим стуком упала на ковёр. Юджин погладил Сэм по голове, тихонько щёлкнул по носу:

— Ну? Чего ты? Чего?… Ревнуешь меня к своей м-ма-маше, да?

Краска залила лицо девочки, конопушки на носу проступили ярче.

Юджин взял её руки в свои, сказан примирительно:

— Не надувайся так. Ну да, я люблю т-твою… ик… маму. Что тут плохого? Она всё равно остаётся т-твоей мамочкой… ик… а ты — её любимая дочка.

Он провёл шершавой ладонью по её щеке:

— Мама любит тебя…любит, глупая…

Сэм отдёрнулась:

— Не лапай меня!

— Ш-ш-ш… да что с тобой?