Оцепеневший человек

Квуп проснулся от того, что кто-то водил пушистой кисточкой по его лицу. Кисточка пахла душной химической сладостью. Запах ассоциировался с Улой. А Ула славилась своей сексуальной невоздержанностью. Поэтому в первое мгновение Квуп испытал прилив возбуждения и надежды.

– Чего? – вслепую отбиваясь от кисточки, спросил он.

Кисточка исчезла. Где-то далеко хихикнула Ула. В ее интонации Квуп расслышал предельную жизнерадостность, но вовсе не предложение секса, и картина, которую он рисовал в своем воображении, моментально разрушилась. Он открыл глаза.

Его ложе было устроено на дне бывшей купальни для принудительных ванн. По стенкам свешивались ремни для крепления рук и ног. Из овальных отверстий торчали жала ионизаторов воды. Сверху нависали две механические руки с соплами для водного массажа. А между робо-брандспойтами, чуть наклоняясь над Квупом, стояла Ула – манто из сотни пушистых кисточек и веселое прыщавое пятнадцатилетнее лицо в светящихся зеленых очках.

– Она работает! – восторженно подпрыгивая, сказала Ула.

– Машина? – переспросил Квуп.

– Да.

– Сейчас, – пообещал Квуп, и Ула убежала.

Квуп выкарабкался из уютного углубления купальни. Он был на сорок седьмом этаже заброшенной и сквотированной башни Центра пенитенциарной психиатрии. В темноту уходили ряды душевых кабин и оборудованных пыточными механизмами купален. За полуразбитыми окнами был виден купол Нового Города, сиявший в ночи золотисто-розовым светом. Вокруг него раскинулись руины старого мира – мерцающая тусклыми огоньками паутина замусоренных улиц. Если подойти к окну вплотную и глянуть прямо вниз, то видно лежащую у подножия башни площадь Правосудия – четыре фонаря, красный узор выложенных в брусчатке символов и огромная каменная туша обезглавленной взрывом статуи.

Квуп поправил смявшийся со сна ирокез, потянулся, хрустнул затекшими суставами, накинул куртку на тощие плечи и пошел вслед за Улой. У купален была дверь, но быстрее было вылезти через пролом в стене. Общий коридор был полон голосов, смеха, воплей, движущихся в танце фигур. Играло шесть видов музыки. Растворяющуюся в темноте даль то и дело озаряли вспышки голубого и зеленого света – оскотинившегося зомбогука дрессировали электрошоком. Зомбогук выл и стенал. По полу рассыпались пустые банки из-под зуча и красной смерти – их ради фана пинали младшенькие. Этажный траходром, как обычно, радовал всех желающих (и не очень) звуками аморального совокупления. На одной стене два юных художника спешно закрашивали граффити конкурента. Вдоль другой кто-то тянул бозоноволоконку в бывший кабинет хумиляционной терапии. Девочки торговали жвачкой и ушанчиками. Чел по имени Чах на общественном объемном принтере печатал новую рукоятку для своего рельсотрона. Изобретателя торопила очередь.