Мир – это праздник! Жизнь – это игра!

Танцоры гроздьями падают на пол своих колесниц, их рвет, изо рта у них идет кровавая пена, у них начинается понос. Женщины, дети, подростки, гомосексуалисты, гетеро-сексуалисты, сорокалетние и пятидесятилетние люди валятся, сгибаясь пополам, на асфальт, лежат без сил в углах улиц, привалившись к дверям, к витринам. Их глаза налиты кровью и полны паники.

Вы видите их, поскольку я о них пишу. Вы здесь, поскольку я здесь.

Ликующая толпа великолепно справилась со своей задачей. Мне оставалось лишь следовать за ней для того, чтобы ее обогнать. Мне оказалось достаточно смешаться с ней для того, чтобы поглотить ее всю целиком. Мне оказалось достаточно пройти сквозь нее для того, чтобы внедриться в нее навсегда.

Мне нужно было только находиться рядом с ней для того, чтобы она, словно страдая странной коллективной аутоиммунной болезнью, заразила себя сама.

Действие убийственных бацилл смешивается с эффектом от применения мощных психотропных средств, люди не знают, впали ли они в bad trip[102] из-за приема галлюциногенов или все это происходит с ними в действительности.

Моя двойственность в последний раз пронизывает их мозг в момент смерти. Вымысел? Реальность? Многие из них не способны даже отчетливо понять, прошли они через это или нет. Некоторые не замечают ничего, кто-то проваливается в кошмар более настоящий, чем окружающий мир.

Они заражают друг друга всеми болезнетворными бациллами, посеянными мною в их сгрудившихся телах, которые теперь разлучит только смерть.

Посмотрите на эти искаженные конвульсиями лица, на полные исступления глаза, на сокращающиеся мышцы, на внезапно охватывающую тела лихорадку, на неожиданные обмороки или оцепенение, постепенно овладевающее людьми. Обратите самое пристальное внимание на все более жестокие приступы рвоты, на кровь, при каждом отхаркивании брызгающую во все стороны, распространяющую новые армии невидимых убийц. Понаблюдайте за лежащими на больших проспектах и на примыкающих к ним улицах телами, за остановившимися посреди проезжей части колесницами, за их свалившимся на землю грузом в виде неподвижных танцоров.

Сирены «скорой помощи» раздаются в Берлине, словно мощная, управляемая мною симфония. Во время бомбардировок русской и союзнической авиацией столицы рейха точно такими же завываниями мастерски дирижировал мой Брат.

Крики – страх, стоны – боль, жалобы – отчаяние, плач – паника, безмолвие – ужас.

Вот хорал, вот голоса, пришедшие из катаклизма, спрятавшегося под фальшивой памятью, вот реквием по Четвертому рейху, впитавшему от предыдущего трупа весь этот натурализм, романтизм, молодизм. Они как раз и руководили зарождением политического режима, который мой Брат спешно основал, а затем так же спешно разрушил.