– «Я не веду войн.»

– «Наши войны. Почему ты позволяешь людям сражаться? Хотя могла бы вмешаться, как Сломанная Маска.»

– «Умения моего сына принадлежат только ему.»

– «Ты так не можешь?»

– «Так может только человек.»

– «Но ты… Джон сказал, что ты есть во всех, твои маленькие сеточки. Ты видишь нашими глазами – почему ты не хочешь помочь?»

Контуры вокруг сместились, охватывая Мириам, совмещаясь в узкую трубу из движущихся плоскостей, убегающую на невероятное расстояние. Из стен проступили полупрозрачные выступы, неровные, как стеклянные осколки, затянутые белой дымкой, скрывающей предметы и формы в глубине, за каждым из них.

– «Я могу помочь, только изменив вас. Переделав. Но я не могу переделать ваши поступки.»

– «Тогда помешай поступать плохо.»

– “Для этого мне придется решать, что плохо, а что – нет.”

– «Ну да, наверное.»

– «Тогда вы не сможете принимать решения сами. Ваши поступки станут моими, и вы станете мной. «

– «Станем… тобой?»

– «Я буду решать за вас, но вас больше не будет. Грань между нами сотрется, и я останусь одна.»

– «Как-то страшно звучит.»

– «Да.»

– «Плохо быть одной.»

– «Да.»

Ближайшие к Мириам осколки медленно изменили цвет, белая дымка рассеялась, пропуская свет – неяркий, утренний. Мириам без труда рассмотрела в них знакомые очертания скалы над цирковым лагерем, несколько каров, видимых с разных углов, и с высоты, в которые усаживались люди. Она узнала Руби, по его серебристой шевелюре, и Мари, садящуюся в соседний кар вместе с Моной. Пара борцов выглядела рядом с ними просто огромными.

– «Там уже утро?»