Прежде чем схлопнуться, помутившееся сознание отметило родную грязную морду Алекса, вынырнувшего из лаза.

Уловила тихое «мама». Сын? Сыночек… Я растеклась… и вновь улетела.

…Очнулась оттого, что услышала:

– Аделаида Васильевна!

У-у, лапочки, сейчас я вам выдам, навек забудете меня так кликать!

Ненавижу вот это – Аделаида Васильевна. Удружили родители. Мало того что погибли, оставив меня ребёнком на попечение государства, так ещё и имечком наградили… Но сменить не могу. Не хочу. Какая ни есть, а память. Всё, что от них осталось. Но ненавижу. Кто там меня домогается? Наши все знают и полным именем-отчеством не обращаются. Для своих я просто Ада.

Сколько времени прошло? Где я вообще?

Распахнула глаза – а передо мной Сева с Машкой, собственными персонами. И… Ванёк?

Господи, благодарю! Губы мои непроизвольно сложились в ниточку, пальцы скрючились – от избытка чувств.

Белые стены… Госпиталь? Тело – моё. Неуклюжее, но до чего родное!

Вошёл Машкин отец, ни к селу ни к городу.

Неотрывно. Глядел. Аж до печёнки пробрал.

Захлопнула очи, изобразила обморок. Болваны, зачем впускать постороннего, я же в ужасном виде! И пусть в ужасном, даже к лучшему, что в ужасном – женатиками не интересуюсь принципиально.

Но тут одна мысль пронзила мозг, и я подскочила, словно ошпаренная.

– Дорогу! – сказала, глядя в упор на сына.

Он склонился ко мне и шепнул на ухо:

– Осилит! Мам, ты б легла, а! Ты же… кхм… в ночнухе.

Я проворно нырнула обратно и зарылась в одеяло. Севочку потом проверю, не избежит… хотя чего проверять – ясно, он Машкин жених. Наши разобрались.

Но почему мне тревожно, если всё хорошо?