Он отложил сигару.

– Одним словом, парень, такое предложение. Сейчас поедешь в одну клинику. Там тебе эту твою контрабанду аккуратнейшим образом изымут и утилизируют. Половина твоего гонорара мне, половина, сам понимаешь, – доку. И без шансов. Окей? Вижу, что окей.

Не то, что же здесь не то? Полицейский антиграв скользил так, что, собственно, и движения никакого не ощущалось, голову Эршу опутывала сетка-экран с застёжкой-самоликвидатором под подбородком, а Джокер всё не мог поймать, что же не то в поведении таможенного чиновника, в дурацком, да что там дурацком – безнадёжном, его, Эрша, положении, в чудесном появлении дополнительного органа выделения. Мысли путались, репортёра «Гэлэкси-моушн» бросало то в жар, то в холод, и предательская слабость то охватывала тело, то вновь отпускала. Реакция отторжения, будь она неладна.

Он, прайм-журналист могущественной медиакорпорации. С ним – как с каким-то полуправным то ли третьего, то ли четвёртого уровня рейтинга гражданином. Стоп. Вот оно. Вот.

Джокера замутило. Никогда начальник нуль-таможни не стал бы так вести себя с прайм-репортёром. Кроме одного случая.

Полковник Хёрст Оберст разговаривал с заведомым покойником.

– Вам плохо, господин журналист?

Охранец. Сама вежливость.

– Воздуху…

Конвоир дёрнул за верёвочку, и на колени Эрша упала кислородная маска. Джокер жадно схватил её и пару минут шумно дышал.

В сторону панику. Не с трупом разговаривал полковник. Потому что – репортаж. Начальство ждёт репортажа. Ай да Джокер, ай да сукин сын. Чутьё, вот что значит чутьё. Как вовремя он всё смонтировал заранее. Хотел бы Оберст его трупа – зачем бы дал говорить с боссом? Ясно, босс от нетерпения на яйцах подпрыгивает, но знает же, что монтаж – дело тонкое. Аж позеленел, когда Эрш по подсказке Оберста двенадцать часов потребовал. «Даю, но надеюсь, это будет твой лучший репортаж, Эрш! Понимаешь – лучший!»

Где ж не понять. Джокер с тоскливой злобой вспомнил о пятистах юнитах, ушедших в карман начальника таможни, и стольких же – на счёт клиники… Опять же – засветили счёт клиники, а не доктора. Хорошо это или плохо? С одной стороны, только мёртвые не выдают тайн, с другой – счёт наверняка подставной…

Перед глазами всплыло измученное лицо женщины тхага: синяки под глазами, заострившиеся черты лица, два передних зуба выбиты. Губы шевелятся, она что-то говорит… «Прокляты… все прокляты…» Кто – все? А, это из репортажа… И то верно, будь они все прокляты… Кто – они? Память в корзине… Очистить корзину… очистить корзину к такой-то матери, не хочу память, будь они все прокляты, журналистов он не любит, боров, жирный боров…