– В старых телесериалах, – сказал голос Эла, – я про действительно старые, вроде вульгарных ситкомов тысяча девятьсот шестидесятых, герои иногда попадали в мир сновидений или на небеса. Завернуть актеров в простыни, нацепить им крылья и нимбы, дать в руки арфы. Но там всегда было это. – Аватара провела рукой сквозь Ком. – Ведра за камерой, в них сухой лед. Заволакивает пол студии густым белым туманом.

– Чтобы выглядело как облака. Да, помню, видел пару раз, – ответил Корваллис.

– Напомнило мне это, – аватара Эла вновь провела рукой по белому слою.

– Сознательный выбор? – спросил Корваллис.

– Нет, конечно! – фыркнул Эл. (Корваллис уже не сомневался, что беседует с Элмо Шепардом. Что тот жив, в сознании и говорит через аватару, насколько позволяет его рассыпающееся тело.) – Алгоритм визуализации такой, какой есть. Пространственное размещение получилось само собой – это был лучший способ представить, что происходит. Белый – цвет по умолчанию, используется, когда мы не можем идентифицировать конкретный процесс и понять его роль. Что, как вы видите, относится к подавляющему большинству. На ситкомы шестидесятых годов двадцатого века это стало похоже лишь с переменой, которая произошла в последние недели.

– Что именно изменилось, Эл? Почему картинка настолько другая? Как это связано с происходящим на Площади?

– Фазовый переход, я думаю.

Корваллис улыбнулся:

– Знаете, что Ричард о таком говорил?

– Нет.

– У нас были математики, которые занимались всякой заумью. Для Ричарда их разговоры были темный лес. Однако он заметил, что некоторые их словечки – верный знак наметившегося прорыва. И «фазовый переход» стоял в его списке на первом месте.

– Это очень сложная система со множеством частей. Мы не можем уследить за всеми. Можем лишь что-то улавливать статистически. По большей части она ведет себя установившимся образом. А потом вдруг что-то происходит – все меняется кардинально. Как мы видим сейчас.

– И что вы видите? Минуту назад вы сказали: «Наконец-то что-то». Что вы имели в виду?

– Вы знаете, меня беспокоило, как все развивается, – сказал Эл. – Первые процессы имели такую фору, что перекрыли кислород остальным. Они создали грубую пространственную матрицу, повторяющую их обрывочные смутные воспоминания о ландшафтах и городской среде. Новые процессы, вместо того чтобы начать с нуля, почему-то устремились в эту матрицу. Она стала смирительной рубашкой – тюрьмой. Слишком сходной с миром, который они покинули, – миром, где живем я и вы. Что проку умереть и превратиться в цифровую сущность, если все вычислительные мощности уходят на воссоздание аналогового мира, от которого вы только что освободились? Хуже того, попасть в иерархическую структуру, где всем заправляют единицы, наделенные божественной властью? Я очень боялся, что Додж и Пантеон выстроили стабильную систему.