Линдсей ужаснулся. Он почувствовал вкус земли на собственном языке.

– Мы выйдем из парка, – сказала Маргарет. – Понпьянскул не возражает.

– Он позволил тебе остаться здесь? А эта женщина – шейпер? Катаклистка? Он в большом долгу перед катаклистами. И ты заботишься о них от его имени?

– Дорогой, не разговаривай слишком много. Еще повредишь что-нибудь. – Она открыла железную калитку. – Катаклистам здесь нравится. Что-то такое в пейзажах…

– Ох, господи…

Республика несколько одичала. Полный обзор до этого момента ему закрывали нависающие над усадьбой ветви деревьев. Теперь панорама развернулась на целых пять километров вдаль – ошеломляющее множество беспорядочно вздымающейся ветвистой зелени; три длинные панели сияли в тройных перекрестьях лучей отраженного солнечного света. А он и забыл, какое яркое солнце на окололунной орбите…

– Деревья… – выдохнул Линдсей. – Господи, гляньте!

– Ну, они с твоим отъездом вовсе не переставали расти, – сказала Джулиано. – Идем. Я хочу показать тебе кое-что новое.

Линдсей инстинктивно взглянул на свой родной дом. Вид сверху: просторный приусадебный парк, окруженный постройками, некогда бывшими оживленным лабиринтом дешевых ресторанов третьего сорта… И рестораны опустели, и дом Линдсея лежит в руинах… Видны были даже зияющие дыры в красных черепичных крышах. Частная посадочная площадка на крыше четырехэтажного «небоскреба» вся заросла плющом.

В северном конце мира, вверху, на отлогой стене, бригада рабочих, кажущихся отсюда не крупнее муравьев, лениво разбирала остатки каркаса одной из клиник проволочных. Стаи туч закрывали старую силовую станцию и те места, где были когда-то Хляби.

– Пахнет как-то по-другому, – понял Линдсей. Споткнувшись на проложенной вдоль стены Музея велосипедной дорожке, он посмотрел на ноги. Ноги были в грязи.

– Мне нужно вымыться.

– Ну, ты либо заражен, либо нет, правда? Если носишь в себе бактерии, что страшного в лишней щепотке грязи? Лично мне нравится. – Она улыбнулась. – Как здесь просторно, да? Конечно, Голдрейх-Тримейн в десять раз больше, но простор… Большой, полный опасностей мир.

– Я рад, что Александрина вернулась домой, – сказал Линдсей.

Их брак был успешным – он дал ей то, чего она хотела. В конце концов, грехи следует искупать, и это всегда связывало Линдсея по рукам и ногам. Теперь же он был свободен.

Республика так изменилась, что не переставала наполнять его странным возбуждением. Да, простор, подумал он, и все же как мало его, этого простора. Он сгорал от нетерпения, от неистового влечения к чему-то громадному и первозданному. Он проспал пять лет, и теперь каждый час этого долгого отдыха переполнял его неудержимой, живительной энергией. Колени у Линдсея подогнулись, и Джулиано подхватила его крепкими шейперскими руками.