Сирхан переваривает ее тираду, кивая самому себе, а на столе тем временем является главное блюдо – жареная свинина в медовой глазури с морковью и бататом. Но вдруг откуда-то сверху раздается стук.

– Это еще что такое? – недовольно вопрошает Памела.

– Один момент. – Зрение Сирхана распадается на туманный калейдоскопический вид музейного зала, когда он сортирует привидения, следящие за каждой вездесущей камерой видеонаблюдения. Он хмурится: что-то ползает по балкону между капсулой «Меркурий» и экспозицией старинных стереоизограмм из случайных последовательностей точек. – Бог ты мой. Кажется, в Музее что-то не в порядке.

– Что – не в порядке? В каком еще смысле – «не в порядке»?

Нечеловеческий вопль разрывает эфир над столом, а затем сверху раздается грохот. Памела неуверенно встает, вытирая губы салфеткой.

– Нам же ничего не угрожает? – спрашивает она.

– Угрожает – еще как! – Сирхан дымится от гнева. – Да весь наш обед под угрозой, ба! – Он задирает голову кверху. На балконе мелькает чей-то оранжевый мех, затем «Меркурий» начинает опасно раскачиваться на своих тросах. С поручня спрыгивает нечто гибкое, с двумя лапищами, покрытое оранжевой шерстью. Оно бесцеремонно хватается за бесценную реликвию, пробирается внутрь капсулы и усаживается верхом на манекене, одетом в потрескавшийся от времени скафандр Ала Шепарда. – Это же обезьяна! Город! Я сказал, Город! Что эта обезьяна делает на моем званом обеде?

– Господин, приношу свои глубочайшие извинения, но я не знаю! Прошу уточнить, о какой именно обезьяне речь! – ответствует Город, деликатно оставаясь голосом без тела. В его интонациях – отчетливая озорная нотка, но Сирхан не обращает на это внимания.

– В смысле – «о какой»? Ты что, не видишь ее? – спрашивает он, фокусируя взгляд на беснующемся в повисшем под потолком «Меркурии» примате. Тот пошлепывает губами и выкатывает глаза, запуская пальцы в уплотнитель на открытом люке капсулы, что-то гукает себе под нос и высовывает из иллюминатора сверкающий голый зад.

– Осторожно! – кричит Сирхан своей бабушке и машет рукой в воздухе, намереваясь приказать роботуману отвердеть. Но поздно – обезьяна выводит пронзительную газовую руладу, и на стол проливается дождь из дымящихся полужидких фекалий. Памела кривит морщинистое лицо в ужасе и омерзении, прячет нос в вовремя подхваченной салфеточке.

– Чтоб тебя, твердей уже давай! – злится Сирхан, но пыльца из наноботов, повисшая в воздухе, отказывается реагировать.

– В чем ваша проблема? Атака незримой обезьяны? – спрашивает Город.

– Незримой? – озадаченно переспрашивает Сирхан.