– А я в царских застенках всегда курю. В знак протеста.

– Бонн, ты не будешь сильно злиться, если и я закурю? – спросила Вероника. – Нервы.

– Да делайте вы что хотите! Только дайте мне хорошее средство от боли. И не плачь, не надо любимая. Все обойдется.

Алиса затушила сигарету о стену камеры, метко бросила окурок в парашу.

– Не свинячь в камере! – прикрикнул я.

– Ой, какой суровый пахан в камере объявился… – саркастически заметила дочь. – Сразу видно, что всю жизнь в тюрьме прокантовался.

– Алиса, прекрати! – прикрикнула Вероника. – Таблетки и стакан в моей тумбочке. Слушайся пах… папу.

Дочь притворно скорчила виноватую мину и растворила в стакане воды две большие таблетки. Протянула мне.

– На, папа, пей.

– Спасибо, доча. И нечего хамить.

– Извини, па…

– Сколько время?

– Девять утра, папа. Ты всю ночь спал. Я кофе хочу…

– Потом, доча, потом…

– Когда потом?

– Алиса! Прекрати капризы…

В коридоре послышались шаги. Они становились все громче. Потом голоса. Человека четыре, наверное. Или пять.

Я встал и подошел к решетке. Толстые прутья. Прочные. Зазоры широкие. Попытался выглянуть наружу. Просторный коридор. Пахнет хлоркой. По обеим сторонам тянутся камеры-клетки. Там темно и тихо. Но в них кто-то есть. Слышу тихое дыхание. Человек тридцать, наверное. Спят. Уже успели повязать кучу народа, скоты…

Мы в самой крайней клетке, у стены. Перед нами камеры нет. На ее месте уголок охранника. Вертухай сидит за столом, наводит глянец на пистолет. На нас не обращает ровно никакого внимания. Целиком поглощен своей пушкой.

Шаги все ближе. Узнаю голоса. Псевдокнязь Арнольд, предатель Отто, пират Вильгельм и врач Нортон. Расположение духа у предателя и трех его корешей-людоедов отличное. Шутят, смеются.