Три раза прозвенел звонок. Варфоломеев открыл дверь и, едва Константин переступил порог, протянул ему руку.

— Не желаешь здороваться?

Трофимов, не отвечая, прошел мимо, едва задев плечом однокашника. Заглянул в полуоткрытые двери, зачем-то посмотрел на потолок, под лампочку, потом повернулся.

— Один?

— Конечно, — Варфоломеев усмехнулся.

Гость еще немного помолчал, будто сомневаясь, продолжать далее или сразу уйти, потом махнул рукой.

— Я ненавижу тебя, Варфоломеев. Не улыбайся, я серьезно. Я ненавижу себя и ненавижу тебя. Тебя, потому что ты еще здесь, себя, потому что промахнулся. Надо было пристрелить тебя, — капитан полез в боковой карман, замер на мгновение, прищурился. — Курево есть?

— На кухне.

После нескольких ожесточенных затяжек, на короткое время отодвинувших неприятный разговор, Трофимов вернулся к своей теме.

— Когда я, как паршивая ищейка, таскался за тобой по Северной, мне было приятно и легко. Была тайна, был я, желающий ее разгадать, был объект. Да, думал я, уж это объект так объект. Ночь, берег, ветер, стоит изваяние одинокое, гордое, чуждое, как в той поэме. Ну, думаю, вот оно, пришествие, явился человечище, извлек из темноты огонь, осветил пустынные берега, заварится теперь новое дело, пусть опасное, но живое, созидательное. — Трофимов даже прикрыл глаза, но вдруг опомнился. — К черту, все было подстроено, все — игра фальшивая, дрянная, — и с этими несправедливыми словами Константин кинул на стол огрызок газетного сообщения. — Мне теперь кажется, что не я выслеживал, а меня водили, подбрасывали поддельные факты, подглядывали, что я предпринимать буду…

— Постой, — вдруг встрепенулся Варфоломеев, — как ты сказал, водили? Хм, водили. Верно, верно…

— Брось, — окончательно разнервничался Трофимов. — Хватит ерничать, хватит кривляться. С меня довольно. Теперь-то я понял, чем природа управляется, какими фундаментальными указами. Сволочи, — Константин затянулся до фильтра и тут же прикурил следующую. Ну точь-в-точь, как это сделал Варфоломеев тем ранним ноябрьским утром после акции в государственном доме. — Сволочи, — еще громче крикнул капитан Трофимов куда-то в потолок.

Хозяин тем временем взял со стола обрывок газеты и аккуратно приложил его в аналогичное место собственного экземпляра, принесенного Чирвякиным. Все совпало до единой буквочки. Неизбежность почетного награждения стала очевидной. А гость напирал далее:

— Но я тоже подозревал, чувствовал — вы все заодно. Миссионеры, каменщики, строители городов и судеб. Я плевал на ваши секретные планы, я плевал, я вас не боюсь. Понятно, вы превратили жизнь в дрянное лживое место, где все можно извратить, испохабить, для вас нет ничего святого…